Письма к друзьям

[Арль, вторая половина июня 1888]

Все больше и больше я убеждаюсь в том, что одному изолированному индивидууму не под силу создать картины, которые должны быть написаны для того, чтобы современная живопись стала всецело сама собой и поднялась до высот, равных священным вершинам, достигнутым греческими скульпторами, немецкими музыкантами и французскими романистами. Эти картины, видимо, будут созданы группами людей, которые сплотятся для претворения в жизнь общей идеи.

Один отлично управляется с красками, но ему недостает идей. У другого – обилие новых, волнующих и прекрасных замыслов, но он не умеет выразить их достаточно звучно из-за робости своей скудной палитры.

Это дает все основания сожалеть об отсутствии корпоративного духа у художников, которые критикуют и травят друг друга, хотя, к счастью, и не доходят до взаимоистребления. Ты назовешь это рассуждение банальным. Пусть так! Однако суть его – возможность нового Возрождения, а это отнюдь не банальность.

Один технический вопрос, на который прошу тебя ответить в следующем письме. Как ты посмотришь на то, что я собираюсь класть на палитру и употреблять черную и белую краски такими, как они есть, в том виде, в каком их нам продает торговец?

Предположим, – заметь, я говорю об упрощении цвета в духе японцев, – предположим, я вижу в зеленом парке с розовыми дорожками одетого в черное господина, ну, скажем, какого-нибудь мирового судью (арабский еврей в «Тартарене» Доде называет этого почтенного чиновника «мировым зудой»), читающего «l’Intransigeant». Небо над ним и парком – чистый кобальт. Почему бы не написать этого «мирового зуду» простой черной слоновой костью, а «l’Intransigeant» простыми чистыми белилами? Отказываются же японцы от рефлексов, кладя плоские пятна одно близ другого и передавая движение или формы характерными штрихами.

Возьмем пример из другой категории понятий: когда компонуется колористический мотив, изображающий, скажем, желтое вечернее небо, то свежая и яркая белизна стены на фоне неба вполне может быть передана чистыми белилами, смягченными нейтральным тоном, поскольку само небо окрашивает эту белизну нежным лиловым тоном. Точно так же в бесхитростном пейзаже, который имеет целью представить нам хижину, целиком (вместе с крышей) выбеленную известью и стоящую, разумеется, на оранжевой земле (потому что небо юга и синее Средиземное море тем интенсивнее усиливают оранжевый цвет, чем насыщеннее по тону синяя гамма); черная нота двери, окон и маленького креста на коньке крыши одновременно создает контраст белого и черного, столь же приятный для глаза, как контраст синего и оранжевого. Возьмем более занимательный пример и представим себе женщину в черно-белом клетчатом платье на фоне того же бесхитростного пейзажа с синим небом и оранжевой землей. Это будет, я думаю, довольно забавно. Кстати, в Арле многие носят платья в белую с черным клетку.