А Вы заметили, что у старых парижских извозчичьих кляч такие же большие, прекрасные и тоскливые глаза, какие бывают иногда у христиан?
Как бы ни было, мы не дикари, не крестьяне и, вероятно,
Но, конечно, когда человек попадает в Париж впервые, ему действительно все кажется там противоестественным, грязным и тоскливым.
Но если уж Вы, в конце концов, не любите Париж, значит, Вы не любите прежде всего живопись и тех, кто прямо или косвенно занимается этим ремеслом, красота и полезность которого весьма сомнительны.
Однако согласитесь, что люди больные и сумасшедшие тем не менее довольно часто любят природу. Таковы художники. А ведь бывают и люди, которые любят всякое творение рук человеческих и, следовательно, даже картины.
Здесь, правда, находится несколько очень тяжело больных, но страх и отвращение, которые вселяло в меня раньше безумие, значительно ослабели. И хотя тут постоянно слышишь ужасные крики и вой, напоминающие зверинец, обитатели убежища быстро знакомятся между собой и помогают друг другу, когда у одного из них начинается приступ. Когда я работаю в саду, все больные выходят посмотреть, что я делаю, и, уверяю Вас, ведут себя деликатнее и вежливее, чем добрые граждане Арля: они мне не мешают.
Вполне возможно, что я пробуду тут довольно долго. Никогда не испытывал я такого покоя, как здесь и в арльской лечебнице. Наконец-то я смогу немного поработать!
Поблизости отсюда высятся небольшие серые и голубые горы, у подножия которых растут сосны и тянутся зеленя.
Я буду почитать себя счастливцем, если мне удастся заработать себе на жизнь: меня гнетет мысль, что ни один из моих многочисленных рисунков и ни одна из картин до сих пор не проданы.
Не торопитесь объявлять это несправедливостью – я не уверен, что это так.
Еще раз благодарю за письмо. Счастлив знать, что мой брат возвращается теперь со службы не в пустую квартиру. [591, оборот]