Письма к Евгении или Предупреждение против предрассудков

Стало быть, каковы бы ни были убеждения атеистов, они никогда не будут столь же пагубны и опасны, как учение священников, которые выдумали свои доктрины только для того, чтобы путем раздоров и междоусобиц порабощать и обирать народы. Теоретические принципы атеиста, доступные очень немногим, не могут, конечно, иметь такого же широкого распространения, как заразительные фанатические доктрины религии, делающие бога источником всех раздоров и смут на земле. Если существуют опасные убеждения и пагубные теории, то это именно теории тех фантазеров, которые пользуются религией, чтобы разъединять людей, разжигать их страсти и заставлять их жертвовать интересами общества, государей и их подданных ради собственного тщеславия, алчности, мстительности и злобы.

Нам говорят, что у атеиста нет побуждений к добру, что, отказываясь признавать бога, он отказывается от какой бы то ни было узды для своих страстей. У атеиста действительно нет никакой невидимой узды, никаких сокровенных тормозов, но зато у него есть и видимые побудители, и видимая узда, которые всегда будут управлять его поведением, если только он способен мыслить. Атеист отрицает существование бога, но не отрицает существования людей. Ему не трудно понять, что его собственные интересы требуют умерять свои страсти, стараться быть приятным, воздерживаться от ненависти, презрения и мести, страшиться преступлений и искоренять в себе пороки и такие привычки, которые рано или поздно могут обернуться против него же самого. Итак, в отношении морали атеист обладает более прочными и надежными принципами, чем суеверный святоша, которого религия заставляет выказывать благочестие и который часто считает долгом совести идти на преступления, чтобы умилостивить бога. Если атеиста не останавливает ничто, то фанатика часто тысячи причин побуждают попирать самые священные права человека.

Мне кажется, впрочем, я уже доказал вам, что мораль святоши никогда не имеет под собой прочной основы; она изменяется в зависимости от выгод духовенства, толкующего божественные предначертания в соответствии с данными обстоятельствами; обстоятельства же эти часто требуют от послушной паствы жестокостей и злобы. Атеист, напротив, основывая свою мораль на собственной природе и на постоянных взаимообязательствах, связывающих членов общества, руководствуется твердыми принципами, не зависящими ни от обстоятельств, ни от чьего бы то ни было каприза; когда атеист делает зло, он сознает, что достоин порицания и не может подобно нетерпимым религиозным фанатикам ставить себе в заслугу преступления и злодейства.

Вы видите, сударыня, что в отношении морали атеист оказывается явно в преимущественном положении по сравнению с суеверным святошей, для которого нет иных законов, кроме прихоти священника, нет иной морали, кроме той, которая содействует выгодам духовенства, нет других добродетелей, кроме тех, которые делают святошу рабом его духовного пастыря; интересы же и выгоды последнего часто прямо противоположны интересам человечества. Итак, вы должны признать, что естественная мораль атеиста более надежна и постоянна, чем мораль святоши, считающего, что он угождает богу каждый раз, как ему приходится потакать страстям духовенства. Нечего и говорить, конечно, что если атеист настолько слеп и развращен, чтобы игнорировать законы, предписываемые ему самой природой, то он, конечно, ничем не отличается от суеверного святоши, священные добродетели которого не останавливают его от жестокостей, а священные пастыри еще и подстрекают его к ним.

Все эти рассуждения, повторяю, должны еще раз подтвердить, что мораль не имеет ничего общего с религией, что религия не только не служит основой морали, но скорее враждебна ей. Истинная мораль должна быть основана на природе человека; мораль религиозная всегда будет зиждиться только на химерах и на произволе тех людей, которые наделяют бога языком, часто в корне противоречащим и природе, и разуму человека.