Письма к русским эмигрантам

Я верю в русскую правду, родившуюся здесь, и верю в твою счастливую звезду.

Еще одно последнее сказанье

Повидав, кроме Киева, несколько городов, городков и селений, в том числе Ставки-Ленино, Радомысль, Житомир, Ровно, Острог, Гощу, Шепетовку и Винницу, я вернулся во Владимир.

Здесь я решил подытожить свои впечатления от моей поездки и сравнить, насколько они соответствуют моим прежним владимирским ощущениям, с которыми я выехал отсюда 12 дней тому назад.

Мирная созидательная жизнь народа, как в зеркале отражающая внешнюю политику своего государства, гигантский рост промышленности, напряженное, чтобы не сказать — бурное, строительство, нарастание материального и культурного богатства общества.

Эти владимирские впечатления оказались в полном согласии с тем, что я видел в Киеве и иных местах.

Другими словами, выехав для того, чтобы найти решение некоего символического дифференциального уравнения, я, осмысливая эту поездку, до известной степени приблизился к его интегрированию.

Итак, я вернулся во Владимир с твердым намерением написать о своем путешествии целую книгу, независимо от того, будет ли это произведение где-нибудь и когда-нибудь напечатано. Немало бывало книг на свете, навсегда оставшихся в рукописи.

* * *

Я стал работать над мемуарами, которым я дал название «Возвращение Одиссея». Ну и почта тоже заработала. Слабосильная, на мой взгляд, волна, которую я послал через океан, ударившись «о берег дальний», возвращалась назад, притом с шумом. Резонанс оказался сильнее, чем можно было предполагать. Но он стал еще звучнее с тех пор, как 17 декабря в московских «Известиях» появилась выдержка из моего открытого письма к русской эмиграции, напечатанного в Америке. Теперь это был резонанс советский. Эти письма были от людей, меня раньше не знавших, и от знавших. Да, оказались и такие, старые мои друзья, включившиеся здесь в новую жизнь. Были и недруги, ставшие друзьями. И почта так застучала в мою скромную дверь, что прекратила тихую, мирную мемуарную работу, работу человека, молившего судьбу только об одном.

— Разреши мне, богиня, работать для архивов.

Но она ответила:

— Нет! «Еще одно последнее сказанье».

Я сократил написанную уже часть «Возвращение Одиссея», т. е. записки о Киеве, до размеров, допустимых для открытого письма. Я выбросил почти все исторические реминисценции, сосредоточившись на настоящем. Это составило первую часть второго открытого письма, т. е. данного.

Сделав это, я приступил ко второй части. Она является ответом на многочисленные письма, которыми меня почтили читатели открытого письма № 1.

Отклики

Когда я посылал первое письмо, эмиграция представлялась мне в виде некой туманности. Сейчас я вижу ее гораздо яснее. С той поры прошло много времени. Я читал газету «Русский Голос», иногда доходили обрывки других газет, кроме того, я получил очень много писем, которые освещают мне положение. Письма исходят, как я уже сказал, из эмиграции и из Советского Союза. В общем скажу так насчет писем. Бранных писем я не получил ни с той, ни с другой стороны. Письма все сочувственные. Поэтому, если бы я судил только по письмам, то я бы сказал, что мое послание встретило очень благоприятную атмосферу.

Письма приходили если не со всех концов света, то, во всяком случае, из многих стран и городов. На конвертах стояли штемпели Москвы, Ленинграда, Бразилии, Франции, Киева, Алма-Аты, Минска, Мурманска, Брянска, Ростова-на-Дону, Берлина, Сталинабада, Харькова, Львова, Краснодара, Австралии и других городов и стран.

Были письма просто приветственные, были весьма сердечные. Были даже письма умилительные. Были письма трагические. Совершенно невозможно рассказать о них даже вкратце. Только некоторые выдержки я решаюсь здесь привести.

Вот, например, пишет бывший киевлянин:

«…Поздравляю Вас с тем, что Вы дома и не только физически, но и в какой-то мере духовно…»

Вот письмо, которое меня растрогало и взволновало. Но именно вследствие чрезвычайной сердечности этого письма, покрывшего меня незаслуженной похвалой, я не могу его цитировать, кроме последней фразы:

«Ваше «Открытое письмо» можно назвать знамением времени. Это один из мужественных поступков Вашей тяжелой… жизни».

Один известный советский писатель, имя которого я не считаю возможным привести, так как не имею на это его согласия, прислал мне письмо, весьма сердечное и содержательное. Я позволяю себе привести только несколько строк из него.