ПИСЬМА К РУССКОЙ НАЦИИ

Поговорите с любым судебным деятелем черты оседлости – все они утверждают, что юстиция, основанная на свидетельских показаниях и на документах, становится благодаря евреям уже почти невозможной. Лжесвидетельство и подделка документов доходят до такой цинической простоты, что правосудие прямо терпит крушение. Обвиняемому еврейчику ничего не стоит выставить любую толпу «свидетелей» и представить любую подпись на документе. Но этого мало: еврейское золото, выжатое гешефтами из христианских кошельков, несомненно, парализует добросовестность полицейских агентов, как и было в деле Бейлиса, где сыскные агенты сразу взяли неверный курс. Еврейское золото пробует влиять и на менее твердых представителей следственной власти, и даже на присяжных заседателей. Не далее как вчера в «Новом времени» сообщалось из Кременчуга о попытке одного обвиняемого еврея подкупить присяжных заседателей. Покушение это было разоблачено одним из присяжных, не согласившихся взять взятку, но при наших нравах, при крайней бедности и неразвитости присяжных заседателей на иных процессах можем ли мы быть вполне уверены в том, что еврейский подкуп совершенно не влияет и на суд присяжных? Во множестве случаев удостоверено, что за бутылку водки православные крестьяне, свидетели и волостные судьи охотно «берут грех» на свою совесть, вообще не слишком требовательную. Но еврейские преступления обслуживаются в нужных случаях не несколькими рублями, достаточными для ведра водки. На выручку попавшемуся иудею кроме собственного награбленного золота является весь кагальный фонд, а иногда, как в деле Дрейфуса, Ферреро или Бейлиса, – всемирно-еврейский капитал. Это – сила. Тут уже не «ведеркой» водки пахнет, а целыми состояниями, щедро рассыпаемыми направо и налево. Вера Чеберяк показывает, что ей Марголин предлагал 40 тысяч за принятие убийства на себя. Есть указания и на другие попытки подделать подсудимого за известный гонорар. Существует в публике и такая версия: почему бы евреям не нанять вполне невинного своего соотечественника, который за хорошую плату согласится выступить в качестве обвиняемого и будет оправдан, дав возможность действительным преступникам скрыться? Еще лучше в этой роли мог бы служить не вполне невинный, а явно замешанный в деле соучастник, уличить которого, однако, нельзя. Наконец, если не в данном деле Бейлиса, то во многих подобных делах разве не возможен и такой случай, классически простой: юстиции предоставляют сажать на скамью подсудимых кого она пожелает, но еврейский кагал входит в соглашение с известной частью присяжных и остается совершенно спокойным. Нет нужды оплачивать всех присяжных – достаточно половины их или даже одной трети. Ах, это невозможно! – воскликнет читатель, пребывающий на лучезарном Олимпе русской жизни. Но то, что невозможно на Олимпе, весьма обыкновенно у его подножия. Еврейский софист, смущающий совесть какого-нибудь землероба или жалкого писарька, вечно голодного, окруженного голодной семьей, будет говорить: «Да вы вовсе не покривите душой. Вы скажете только то, в чем безусловно убеждены, и не скажете, если есть хоть малейшая тень сомнения. А посмотрите, сколько тут сомнительно. Лучше десять виновных оправдать, чем обвинить одного невинного, говорит сам закон. Ведь вы лично не видали, как наш обвиняемый убивал мальчика? Если не видали, так и не утверждайте, что именно он убил. А вдруг не он? Не судите, да не судимы будете, сказал Христос, – прощайте и вам простится. В награду же за труд ваш и нежелание вредить евреям мы предлагаем вам маленькую сумму: двадцать-тридцать тысяч рублей. Подумайте немножко. Навсегда будете обеспечены и вы, и семья ваша. В купцы выйдете».

Вот приблизительно какой разговор возможен между евреями и неевреями в процессах, где еврейское преступление очевидно. Как вы думаете, все ли полунищие конторщики и бывшие лакеи останутся непреклонными перед такими позолоченными софизмами? А еврейский кагал может пообещать и не двадцать, не тридцать тысяч. Вместо того чтобы раздать целый миллион жадным адвокатам, экспертам, лжесвидетелям и русским прихвостням из журналистов, подбирающим крохи, падающие с еврейского стола, не проще ли поговорить кое с кем из господ присяжных заседателей с глазу на глаз? С ними, скажете вы, нельзя разговаривать, они изолированы. Ну что там нельзя: ничего нет невозможного на этой планете…