Письма к сыну

Дюкло очень верно подмечает в своих размышлениях, qu'il у a un germe de raison qui commence a se dcvelopper en France279. Developpement280 -- которое неминуемо окажется роковым для притязаний папы и короля. Благоразумие может во многих случаях подсказать нам, что надо иногда повиноваться тому или другом)', но как только на смену невежеству, на котором зиждется эта слепая вера, придет знание, помазаннику божьему и наместнику Христа будут верить и повиноваться только в той степени, в какой приказы одного и речи другого будут соответствовать истине и разуму

Я очень рад -- употреблю уж это избитое выражение, -- что ты ведешь себя так, как будто заболел, тогда как в действительности ты совершенно здоров; убежден, что это надежнейший способ охранить себя от болезни. Пожалуйста, начисто исключи из своего меню все жирные и тяжелые пироги и пирожные, жирные кремы и неудобоваримые пудинги с запече-ными фруктами: но нет никакой необходимости есть одно только белое мясо, не думаю, чтобы оно было хоть сколько-нибудь полезнее, чем говядина, баранина и куропатки.

Вольтер прислал мне из Берлина свою "Историю века Людовика XIV". Она пришла как раз вовремя: лорд Болингброк только что научил меня тому, как надо читать историю; Вольтер показывает, как ее надо писать. Предвижу, что критиков у него окажется почти столько же, сколько читателей. Вольтера и надо критиковать; к тому же -он нападает на то, что дорого сердцу каждого человека: он ополчается на предрассудки, а предрассудки -- это наши любовницы; разум -- это в лучшем случае наша жена: мы действительно его часто слышим, только редко задумываемся над тем, что он говорит. Книга эта -- история человеческого разума, написанная человеком незаурядным для незаурядных людей. Слабым она придется не по вкусу, даже несмотря на то что они ее не поймут, -- а ведь обычно это и определяет их восхищение. Людям тупым будет не хватать в ней кропотливых и скучных подробностей, которыми загромождено большинство других историй. Он рассказывает мне все. что я хочу знать, и ничего более. Размышления его немногословны, верны и наталкивают читателя на новые размышления.

Будучи свободен от религиозных, философских, политических и национальных предрассудков более, чем кто-либо из известных мне историков, он рассказывает обо всем настолько правдиво и беспристрастно, насколько это позволяют известные соображения, которые всегда приходится принимать во внимание, ибо совершенно очевидно, что он часто рассказывает намного меньше, чем мог бы рассказать. Из его труда я гораздо больше узнал об эпохе Людовика XIV, чем из бесчисленных томов, которые читал прежде; именно он подсказал мне мысль, которая никогда мне раньше не приходила в голову, что отнюдь не понимание, а тщеславие побуждало этого государя покровительствовать наукам и искусствам и всячески прививать их у себя в стране. Король этот как бы открыл во Франции человеческий разум и довел его до высшего совершенства: его век во всем сравнялся с веком Августа, а во многом (да простят мне педанты!) значительно его превзошел. Поражают величие и быстрота всего, что свершилось, но тщеславному, щедрому и великолепному королю все это удавалось легко: надо было только поощрять, рукоплескать, награждать. Самое поразительное -- это то, что он прекратил дальнейшее развитие человеческого разума именно тогда, когда ему захотелось это сделать. Он как будто сказал ему: "До сих пор ты дойдешь, а дальше ни шагу". Он был ханжески привержен к религии и ревниво оберегал свою власть, поэтому за все время его царствования ни одному французу не могло прийти в голову ни одной свежей или разумной мысли ни о политике, ни о религии, и у величайших гениев, которые когда-либо жили на свете, ни разу не зарождалось малейшего сомнения в том, что все короли от бога и что церковь непогрешима. Поэты, ораторы и философы, не задумываясь о данном человеку естественном праве, восхищались своими цепями. И в этих великих людях слепая, но деятельная вера оказалась сильнее разума, который замер в молчании. Сейчас во Франции происходит как раз обратное: разум расцветает, выдумка и фантазия чахнут и вянут.