— Когда ты на самом деле не такой, но должен изображать это каждый Божий день, это довольно тяжело. Мне нужно было, сосредоточиться на чем-то хорошем — и этим стала она. С той минуты, как Карен прислала мне ее фото, это была она. Мысли о ней помогали мне обрести душевное равновесие. А еще я чувствовал себя нормально в столярке. Я научился резать по дереву, чтобы убивать время. Там были большие стационарные пилы — такие, которые нельзя разобрать и превратить в оружие — и когда я не был наказан, меня пускали туда и разрешали что-нибудь делать.
— Например, шкатулку, о которой ты написал.
Он кивнул.
— И не только ее. Я понимал, что никогда их ей не подарю, но это было хоть какое-то занятие, и, наверное… пока я их делал, я притворялся, будто могу их ей подарить, понимаешь?
Она кивнула, уткнувшись лбом ему в грудь, и поцеловала это место. А потом почувствовала запах его тела и посмотрела ему в глаза.
— От тебя всегда пахнет деревом… стружками.
— Я плотничаю, Эбби.
Она решительно покачала головой:
— Нет. Когда ты работаешь, запах другой.
Судя по его виду, она открыла еще одну его маленькую тайну.
— Я по-прежнему кое-что вырезаю. У меня внизу мастерская. Раньше Милли там шила. Но в последнее время я редко туда попадал — потому что почти все свободное время проводил с тобой.
— Извини, — сказала она.
В ответ он кривовато улыбнулся — впервые после чулана.
— Не беспокойся, моя хорошая. Секс я всегда предпочту резьбе по дереву.
— Я даже не знала, что в доме есть мастерская.
— За комнатой со стиральной машиной. — Он пожал плечами. — Я не считал, что это важно. А у нас… и так было чем заняться.
Она улыбнулась, но сразу же попросила:
— Покажи мне мастерскую.
— Ладно, — согласился он. — Завтра.
— Нет, сегодня.
— Милая, я устал.
Бог свидетель, он имел право устать: помимо работы, она за последнее время вытянула из него столько тайн, что он, наверное, еще и морально устал, но…
— Я хочу посмотреть на то, что ты сделал.
— Да ничего особенного.
— Ну, пожалуйста!
— А что я за это буду иметь?
— Секс.
В его тоне послышались нотки мужского самодовольства.
— Я его и так имею.
— И мою вечную любовь, — добавила она шутливо, но на самом деле это была полная правда.
— Ладно уж, — уступил он, его слова звучали добродушно, без раздражения.
Вместе они спустились вниз, зажгли свет и Роб провел ее через кухню и комнату со стиральной машиной к двери, которая, как раньше считала Линдси, вела просто в чулан.
Внутри оказался верстак с большими пилами и массой других инструментов. Все было покрыто пылью, вокруг валялись стружки и опилки, и пахло там свежим деревом, как от Роба.
— Я сейчас делаю скамейку, — сказал он, показывая наполовину законченный предмет. — Хотел поставить ее у проката, на причале.
— Ой, какая прелесть! — восхитилась она совершенно искренне.
Действительно, скамейка была гораздо интереснее, чем все то, что можно купить в магазине, и напомнила ей музыкальный центр, который он сделал для гостиной.
— А вот здесь, — продолжил он, беря детали, украшенные тонкой резьбой, — я начал делать дачное кресло для задней веранды.
Линдси кивнула и осмотрелась. И сердце у нее больно сжалось, когда ее взгляд упал на вещи, сваленные в дальнем углу. Лошадка-качалка. Несколько кукольных домиков. И маленькая шкатулка в форме сердца.
Господи! Он возил эти вещи с собой с тех пор, как вышел из тюрьмы, — всюду, куда бы ни переезжал!
Она тут же прошла через комнату и взяла шкатулку.
— Ты о ней писал. Какая красота! — сказала она, любуясь резьбой, которой была украшена крышка.
— Она тебе нравится? Возьми себе.
Она посмотрела на него и ответила — тихо и очень серьезно:
— Нет. Это шкатулка Джины.
— Она ее никогда не увидит.
Линдси вызывающе вскинула голову:
— Тогда почему ты все это хранишь?
Он опустил глаза.
— Не знаю. Это неважно. Но было бы разумнее к чему-то ее приспособить. Она лежит тут и покрывается пылью и паутиной.
Шкатулка действительно была пыльная — и она отлично смотрелась бы на каминной полке или туалетном столике, но Линдси все равно сказала:
— Я оставлю ее здесь. На тот случай, если у тебя вдруг появится возможность отдать это ей.
— Такого не будет, Эбби. Но — ладно.
Поставив шкатулку обратно, Линдси снова вернулась к Робу и обняла его за шею.
— Спасибо, что ты мне это показал, — прошептала она и, приподнявшись на цыпочки, поцеловала его в губы.
Как всегда, этот поцелуй разлился по всему ее телу медленно и опьяняюще.
— Спасибо тебе, моя хорошая. За то, что тебе не все равно, — прошептал он ей на ухо, как будто эти слова были еще одной тайной, которую следовало бережно хранить.
Следующие дни были заполнены моментами невероятного умиротворения, которые перемежались более волнующими и бурными.