Письма к тетеньке

Образ «тетеньки» почти всюду «звучит» в ключе иронии (но не сарказма). Очевидны как идеологические отталкивания писателя от образа, так и сатирическая критика его. Главнейшим предметом обсуждения является "нравственная нестойкость", «дряблость», "шатание" «тетеньки», ее «повадливость». Однако «повадливость» "тетеньки", хотя иногда и с эпитетом «блудливая», признается не «преднамеренной». Вследствие этого образ «тетеньки» не является всецело отрицательным, хотя Салтыков и судит «тетеньку» судом своей сатиры, но он не выносит ей окончательного и беспощадного приговора, какой, например, он вынес в "За рубежом" французской реакционной буржуазии. «Тетенька», в глазах ведущего с нею переписку «племянника», остается "в рядах действительности не торжествующей". С точки зрения "борьбы за идеал", она не безнадежна, и в ее недостатках писатель склонен винить прежде всего ее «воспитание» и те объективные условия русской жизни, "которые благоприятствовали и благоприятствуют развитию… легкомысленной повадливости".

С образом «тетеньки» неразрывно связан образ эпистолярно беседующего с нею «племянника» — одна из многих разновидностей характерной для салтыковской поэтики фигуры "рассказчика".

При всех изменениях (модуляциях) в предмете, интонациях и идеологических акцентах бесед «племянника» с «тетенькой», читатель всегда явственно слышит голос самого Салтыкова. Образ «племянника» — объективная художественная реальность. Но Салтыков, верный своей поэтике, не отделяет его вполне от собственного «я». Это позволяет ему непрестанно и субъективно страстно утверждать свои взгляды на исследуемую действительность, освещать ее лучами света своей радикально-демократической идеологии, внушать читателю свои "исторические утешения", хотя оптимизм их никогда почти не свободен вполне от примесей горечи и сомнений.

"Письма к тетеньке" находились среди тех произведений Салтыкова, которые идеологически подкрепляли в борьбе с самодержавием, реакцией и с теми либералами, которые пошли на сделку с этими силами — либералами "применительно к подлости", — выходивших на арену истории первых пролетарских революционеров в России. Вспоминая о своем участии в создании, вместе с Г. В. Плехановым, В. И. Засулич, П. Б. Аксельродом и др. первой русской марксистской группы "Освобождение труда", Л. Г. Дейч свидетельствует: "Как раз летом этого же 1883[61] года в "Отеч. записках" печатались замечательные "Письма к тетеньке" Щедрина, которые вызывали у Плеханова, да и у всех нас, остальных, большой восторг. Георгий Валентинович приводил из них на память большие выдержки <…> Щедрина он признавал одним из самых умных наблюдателей и наилучшим изобразителем разных сторон русской действительности, что ввиду занятой тогда Плехановым вместе с нами, его единомышленниками, марксистской позиции он считал исключительно важным".[62]

Бывший народоволец, а затем большевик, соратник В. И. Ленина, М. С. Ольминский, много и долго изучавший творчество великого сатирика, писал, что "очень часто обозревал Щедрин разные слои русского населения с <…> главной заботой — найти такой слой, достаточно широкий и сильный, который боролся бы за лучшее будущее, стремился бы к сознательности, к выработке крепких убеждений и к проведению их в жизнь".[63] Попытка "найти такой слой" в лице русской либеральной интеллигенции, персонифицированной в образе «тетеньки», не могла увенчаться успехом. И хотя Салтыков кончает последнее «письмо» уверениями по адресу «тетеньки», что она «сила», что "в делах современности" от нее "зависит многое, почти все", но утверждения эти следует рассматривать скорее как метод преувеличения убежденного агитатора-пропагандиста, просветителя, напряженно, всеми доступными ему средствами стремящегося внушить своей аудитории — российской прогрессивной интеллигенции уверенность в ее социально-политических возможностях, поддержать в ней веру в общественные идеалы и укрепить сознание необходимости борьбы за эти идеалы. Пропаганда «утопий», социальной бодрости, исторического оптимизма, шедшего от глубочайшей убежденности в правоте своего дела, в атмосфере реакции 80-х годов, была, разумеется, огромной морально-политической победой Салтыкова, говорившей о верности его заветам "наследства".