Письма к утраченной

Робкие пальцы сомкнулись, Стелла подивилась размерам. Над ней, в темноте, Чарлз издал горловой стон – нечто среднее между блаженством и безысходностью. Ощущая горячие иглы во всем теле, Стелла взялась ласкать мужа. Член твердел, льнул к ее ладони, дыхание Чарлза учащалось, становилось прерывистым.

– Чарлз, прошу тебя… Я хочу… я жажду…

Ей не хватало слов, зато тело, горячее, влажное, говорило за нее. Бешеный пульс, как второе сердце, бился между бедер. Стелла выгнула спину, как могла высоко подняла таз, готовая направить, впустить, принять.

Под аккомпанемент тяжелого дыхания мужа соприкосновение состоялось. И сразу же Чарлз отпрянул от Стеллы, будто обжегшись. За один краткий миг что-то непоправимо изменилось, порвалась связь, подобная тончайшей нити. Стелла отпугнула мужа, он съежился от страха – в буквальном смысле. Под ее пальцами твердое – размякло, жар – остыл. В воображении возник сдутый воздушный шарик. Зато, будто в насмешку, у Чарлза напряглось, окаменело все остальное – руки, ноги, грудь. С душераздирающим стоном он откатился от жены.

– Чарлз! Чарлз, дорогой мой! Что не так?

Включить свет Стелла не рискнула. На ощупь обнаружила, что Чарлз лежит на животе, уткнувшись лицом в подушку. Она обняла его, стала баюкать и утешать. Наконец Чарлз расслабился в ее объятиях.

– Мне жаль, – произнес он. – Похоже, я не способен…

Он осекся. Стелла ринулась на помощь. Как она убеждала! Как стремилась избавить Чарлза от унизительных дальнейших объяснений, избавить их обоих от обсуждения подробностей фиаско!.. Чарлз лег на бок, поджал ноги, а Стелла прикрывала его со спины, щекой терлась о его плечо, обвивала руками его живот, обнимала крепко-крепко, будто могла уберечь от демонов, что терзали Чарлза изнутри.

Позднее, когда она начала погружаться в теплые волны сна, Чарлз осторожно высвободился. Матрац спружинил, покровы были приподняты, и холод дохнул на обнаженную Стеллу. Крадучись Чарлз прошел по комнате, через секунду за ним тихо закрылась дверь.

Стелла лежала одна в супружеской постели, притянув колени к груди, и тщилась изгнать призрак собственной ущербности, а заодно и срамной зуд, который ни за что не хотел сдавать позиции внизу ее живота.

Глава 5

2011 год

Как всегда, ровно в шесть утра на Уилла обрушился максимум децибел электротранса – этажом выше сработал будильник в сотовом телефоне. Уилл подхватился. Увы, так называемая музыка не произвела никакого впечатления на самого соседа Кили. Тот был щедро одарен от природы: помимо способности ржанием разбивать хрусталь, он умел дрыхнуть как бревно и реагировал на собственный будильник в лучшем случае через пятнадцать минут.

День начался, по обыкновению, с выброса адреналина и приступа бессильной ярости. Уилл без оптимизма смотрел в ближайшее будущее и в потолок, на котором расползлось коричневое пятно – будто кофе разлили. Он часто ловил себя на проработке ситуаций, в которых можно разлить кофе на потолок. Ладно, по крайней мере сегодня пятница. От выходных, конечно, ждать нечего; главный плюс пятницы в том, что четверг кончился, а до следующего – почти неделя.

Электротранс становился громче и навязчивее, а Уилл думал о тех временах, когда четверг был просто днем недели. И когда были причины любить этот день. Например, на втором курсе в Оксфорде. Уилл выбрал специализацию «Ирландия в девятнадцатом веке», вела ее доктор Роуз. Единственная из лекторов, она никогда не подавала виду, что знает: Уилл – сын Фергюса Холта. Никогда не проводила параллелей и не позволяла себе соответствующих острот, не просила передать привет отцу, потому что они однажды вместе принимали участие, допустим, в какой-нибудь европейской конференции. Доктор Роуз выслушивала умозаключения Уилла, оспаривала их, указывала на изъяны в логике. Да, в те времена четверг был хорошим днем.

В те времена, услышав словосочетание «Bona Vacantia»[10], Уилл, пожалуй, счел бы его названием очередного тапас-бара. Завершая собеседование в «Анселл Блейк», Майк Анселл выдал со своим брендовым видом всезнайки:

– Ну, Уилл, Bona Vacantia. Добро пожаловать в команду.

Уилл тогда почувствовал: искра оптимизма, погасшая было, едва он вступил в неряшливую контору с беспощадными флуоресцентными лампами и душным запахом лосьона после бритья, вновь разгорается. Потому что Уилл вообразил, будто Майк Анселл желает ему приятных выходных.