Письма милому другу

Соединит ли оно нас вновь? Я очень на это надеюсь.

Где ты, мой милый друг?

До свидания, мой милый друг!

Письмо третье

Покерный клуб

Мой милый друг!

Здравствуй!

Город наш живет сейчас уныло.

Лето наступило, но по календарю, а за окном отчаянно бьется за свои права. То тучи, то солнце… то солнце, то тучи. На улицах пахнет свежескошенной травой, но мешается неприятно с бензиновой резиновою гарью. С раннего утра и до позднего вечера косят по велению властей. Визжат – до головной боли – триммеры, отплевываясь едкими газами, ритмично трудятся муниципальные косцы.

Новости серые, как будни – все больше политика, как всегда кто-то готовится к выборам и уже начинает звонче привирать, что-то обещает и кому-то чем-то грозит. Люди же, я вижу, равнодушны, они давно привыкли к вранью, к хвастовству, к пустому звону, к тому, что вруны живут почему-то лучше других. Они выработали иммунитет и не принимают на веру. Но так же прикипели и к приказам – наступит осень, потянутся к урнам.

Еще на лентах – мелкий криминал, скучный.

Только одна весть тронула меня. Она банальна: полиция разоблачила подпольный салон – игорный, покерный клуб, как сказали в новостях. Подозревают человека молодого. Организовал, говорят, все крайне ловко. Арендовал помещение, как будто под офис, нанял охрану, завез компьютеры, установил какие-то запретные программы. Наладил кассу, и деньги потекли. Пускали не каждого и конспирацию соблюдали строго – перед входом следовало назвать пароль, а слово заветное каждый день было новое.

Захотел бы я туда пойти, испытать удачу, закружиться в азартном вихре, спустить все или сорвать джек-пот – пустили бы меня? А как бы пустили, ведь я не знаю пароля? Как он работал, этот покерный клуб? Для кого? Как игроки о нем узнали, кто сообщал им ежедневно новые пароли? И так ли банальна эта весть? Стоит за нею, конечно, многое – и мир воровской, скрытый, и отчаявшиеся бедные люди, и тайные всемогущие покровители.

А еще слышал версию преудивительную. Знакомый рассказал, что молодого человека, попавшего под подозрение, уже будто бы отпустили, а задержали его жену. Вину взяла всю на себя… Так любит беззаветно? А что же он, как согласился, как не отговорил, как посмел выйти на волю, что делает и спокойно ли спит, когда она томится за решеткой? Знакомый говорит, что фарс – жена выигрывает время, чтобы муж, на свободе, подговорил свидетелей, улики уничтожил, нашел влиятельного человека, который помог бы решить дело в его пользу. Что ж, может быть и так. Но если нет, если сама пошла под стражу от большой любви?

Размышляя, я вспомнил вдруг одну старательно забытую историю, случившуюся со мной в годы почти беззаботные. Я не рассказывал тебе ее, мой милый друг, но полагаю, пришло время, когда ты захотела бы ее послушать, а я – рассказать.

Произошло все в такой же период, как и сейчас – в июне. Было тогда гораздо жарче. Я же был влюблен так, как можно влюбиться только в двадцать лет – отчаянно и безнадежно, когда кажется, что чувства твои навеки, и если любовь потерять, то счастья не познаешь больше никогда. Звали ее Вероника. Помню, мне нравилось произносить это имя, но она возражала, всегда надувала губки и резко велела – называй меня Никой, как зовут все друзья.

Я подчинялся, как не подчиниться при такой-то любви, но внутренне очень злился – хотелось быть для нее не другом, но мужем, человеком преданным и избранным, которому одному только дозволено называть ее Вероникой. А все остальные – ну пусть зовут Никой, только я же особенный. Ее приказы уравнивали меня с ними, со всеми ее друзьями, приятелями и мимолетными знакомыми, и тем обижали. Но я терпел.

Мне нравилось быть с ней. Это всегда были минуты волшебные, само присутствие ее рядом придавало сил и окрыляло. Все прочее отходило на задний план и думалось, что ничего больше и не нужно. Она, конечно, замечала мои волнения и вела себя подобающе, по-хозяйски и снисходительно. Глаза у нее были магические. Взглянешь – ну чистый ангел, кроткий взгляд и зрачки явно карие. Не захочешь – доверишься, а улыбнется – очарует и сведет с ума. Но выйдет из себя, берегись! Глаза как потемнеют – до угольной черноты, как заискрят! Красота ее становится тогда зловещей.

Усиливали впечатление и ее волосы – густые, длинные и черные, такою темной бывает пустота, бархатно-мягкие. Она повелевала мною, но грани не переходила, чутко улавливая каждую перемену моего настроения, каждую нотку моей души. Мы были бедны, но молоды и тем счастливы, а однажды наступил день, который все переменил.

Я не помню, откуда взялась та мысль, но Вероника вздумала поиграть в казино. В ту пору заведения такие еще были законны, и в нашем городе работало одно. Ты, конечно же, помнишь, мой милый друг, оно располагалось в центре, вывеской играло завлекающе, а личности туда ходили необыкновенные. Я не был в казино раньше, и просьба Вероники меня озадачила.

– Пойдем лучше в кино, а потом посидим в кафе, – предложил я и увидел грозою потемневшие глаза.

Я вздохнул, и глаза ее оттаяли, посветлели и стали насмешливыми.