Письма на чердак

– Чем будешь заниматься? – спросил Мой Волк.

– Вернусь во двор, чтобы поиграть с химерами, если позволишь, – ответила я.

– Пойдём вместе.

Я удивлённо подняла брови, но сумрачный взгляд Хозяина не дал мне подсказки. О чём он думает, что ему нужно? И зачем идти обратно, раз мы только пришли от химер? Но в ответ я только кивнула. Сегодня Хозяин не похож на себя. Это меня напрягает.

Да уж, Хозяина легче обожать на расстоянии. И почему мне сейчас так неуютно? Это всё глупая Ленка со своими нравоучениями и домыслами! Убивает во мне самооценку!

Мне кажется, что Мой Волк мне не доверяет. Если бы он немного расслабился, то нам обоим сразу стало бы легче. Значит, мне просто надо стараться за двоих. Мы подружимся. Он поймёт, что я ему нужна.

Химеры лежали у кареты. Я недавно поняла, что связана с ними. Когда у меня хорошее настроение, они прыгают и играют. Когда я подавлена или тревожна, они лежат, покорно положив тяжёлые мохнатые головы на передние лапы.

Я подошла к животным и стала теребить Бусинку с неестественным весельем. А какая может быть естественность под пристальным взглядом вишнёвых глаз?

– Ты ведь знаешь, что они неживые? – неожиданно спросил Хозяин.

– Это как?

К чему он клонит?

– Это волшебство. Твоё волшебство.

Между моими пальцами зубчиками торчала красная шерсть. Если я сожму пальцы и дёрну, Бусинке будет больно.

– Моё волшебство? Такое возможно?

– Как мой волшебный сад.

Да уж, выбрал сравнение. Как можно тот безвкусный блестящий сад сравнивать с моими умными питомцами?

А красную розу можно сравнить?

Неважно! Живые или волшебные – это ничего не меняет!

– Ну, пускай будут волшебные, – согласилась я.

Хозяин развернулся и поднялся в Старшую Башню.

Вот так. Со мной ему неинтересно.

Возможно, этим я оправдывала себя. Свой поступок. Хотя какое может быть оправдание? Меня выбрал Царь Воров. Тот самый, к которому даже замок оказался неравнодушным. А я предала его.

Пытаюсь успокоить саму себя: «Я слишком долго его ждала!» Ага, четыре месяца – разве это срок? Некоторые ждут всю жизнь.

Но я исправно ходила в «Ананас», как заядлый шопоголик. Нет, словно «Ананас» – это Замок-завод. А на самом деле я просто не знала, куда ещё мне пойти в декабре. И где ещё я могу его встретить.

Я приходила в торговый центр после школы или на выходных, говоря дома, что отправляюсь к подружкам. В будни – школьная форма, в выходные – при полном параде, но иногда в джинсах, когда совсем без настроения. Мама, наверное, свято верила, что я хожу на свидания, но пока речи о знакомстве с кавалером больше не заводила. Хотя по её взгляду я догадывалась, что новый разговор на горизонте. В «Ананасе», чтобы заесть грусть, я брала на фуд-корте двойную порцию клубничного мороженого, политого шоколадным сиропом. Даже когда выпал снег, я, с присущим мне мазохизмом, мороженое предпочитала горячему шоколаду. Продавец – блёклый, но улыбчивый парень – всегда сиял, когда я подходила за своим мороженым, и радостно восклицал:

– Я знаю, что вам сегодня нужно!

Ага, знаешь ты! Мне нужен мужчина с глазами, как вишня, которой ты украшаешь мороженое. Мужчина с железными крыльями из замка, похожего на завод. Ты точно уверен, будто знаешь, что мне нужно сегодня, что мне нужно всегда?

Но я мило улыбалась, как приличная девочка.

Даже когда я устала от клубничного мороженого, мне неловко было отказывать сияющему продавцу. Это стало моей маленькой традицией. Но не об этом я хотела написать.

Герман

Он ловил каждое её движение, каждый поворот головы, каждый взмах руки.

И рисовал.

Десятки карандашных рисунков хранили её улыбку.

Она напоминала цветок мака. У неё были длинные пушистые красные волосы, чёрная макушка, тёмные мелкие веснушки по всему лицу и большие зелёные глаза. Зелёным было и платье, облегающее маленькую хрупкую фигуру. Сколько ей было лет, он не знал. На вид она выглядела старше его, но он не был уверен, как она считает время: годами или столетиями.

Он сам назвал её. Он хотел, чтобы у неё было самое чудесное имя, но не мог выбрать. Все имена недостаточно хороши для неё. Он был в отчаянии. Тогда она спросила:

– Кого ты любишь или любил?

Герман молчал. Неподходящий момент для признания в любви.

– Никого и никогда? – продолжала допытываться она.

Герман неестественно побледнел.

– А кто любил тебя? – задала красноволосая другой вопрос.

– Наверное, только Мурка, – вздохнул Герман.

– Мурка… – она словно пробовала слово на вкус, – хорошее имя. Мне можно? Мурка не будет против?

– Мурка умерла, – выдохнул Герман.

– Значит, не будет.

Герман хорошо помнил этот диалог. Он помнил все её слова, потому что она говорила мало.

Девушка с красными волосами и с кошачьим именем Мурка жила в большой клетке. У неё был маленький-маленький домик, в котором она, словно декоративная мышка, спала и пряталась от чужих глаз. Её крохотный дворик вмещал одно коренастое дерево, качели, фонтанчик и маленькую клумбу с бледными хилыми цветами.

Герман наткнулся на клетку случайно, когда разгуливал по замку, ожидая Буку. Открыл очередную дверь и попал в комнату, полную свечей и с золотой клеткой посередине.