Письма на краю тумана. Инстаграм-роман

Знаете, особых примет у этих жизненных обновлений не было, но ощущение витало и, казалось, наполняло все тело, вязло во рту, блестело на кончиках волос, покрывало янтарную кожу и дни. Оно разрасталось и увеличивалось, оно крепло, вызывая дискомфорт, как и все новое; к нему нужно было привыкнуть, пообтесать. Возможно, это будет тот самый день и тот самый рассвет. Ах, сколько мы их повидали, и сколько всего они принесли в своих сумках, в своих рюкзаках, в штопаных мешках. Мы не всегда их распаковывали. Были увлечены своими делами. Заботами. Возможно, настало время обратить внимание на этих путников и их багаж. Достать все эти сокровища и наконец-то рассмотреть. Да, просто пришло время. Пришел новый день. Во всех смыслах новый. Это глупо, наверное, так ощущать утро, но как избавиться от этого? Куда спрятать или спрятаться, да и с какой стати это игнорировать? Энес и не пытался, он и не совсем сразу распознал это ощущение. Он заметил его только тогда, когда плотность новинки было невозможно игнорировать или обойти стороной, она уже свисала с балкона и прижимала всю нехитрую мебель в комнатах к стенкам. Это ему было свойственно, в этом вы еще не раз убедитесь. Я не стану подробно описывать, как выглядел этот юноша, пусть каждый из вас представит его самостоятельно (фото в постах не нужно воспринимать за чистую монету). Уверен, у вас это выйдет лучше. Возможно, в нем вы узнаете кого-то из своих знакомых или соседа из соседнего дома. Но прошу вас, наделите его только приятными глазу чертами. Не присоединяйте к его лицу крючковатый нос с горбинкой, который дырявит все на своем пути, или античный профиль. И не нужно приделывать нос картошкой, будто вылепленный из пластилина. Он был, скорее, обычным. Ему не пойдут узкие губки, которые любое, самое доброе лицо, сделают более холодным и злобным. А его брови не стояли домиком, делая выражение хмурым. Он был, скорее, обычным. У него не было глаз с лукавым прищуром или широко раскрытых, будто на завязочках. Не было ямочки на подбородке или волевого подбородка, свидетельствующего о силе духа и прочих льстивых нюансах характера. Он не был субтильным, про него и не скажешь «богатырь». Он был, скорее, обычным. Никаких тебе бородавок, родинок, угрей, акне, залысин, плеши, вьющихся кудрей, даже татуировок или иных примет, которые выделяют такого человека из общей толпы. Ни горба, ни хромоты, ни специальной улыбки. Он был, скорее, обычным. Единственное, что о нем стоит сказать, так это то, что он бы мог походить на Сулеймана Великолепного в юности, если надеть на него объемный тюрбан с брошью в изумрудах и рубинах и расписной халат по моде тех далеких золотых времен Великой Порты. У него были большие карие глаза, и недавно он отпустил бороду, такую же черную, как и волосы, но не такую длинную, как у султанов Османской империи. Она ему шла. В таких случаях о юноше говорят возмужал – это дежурное определение как нельзя лучше подходило и его внешности, и его возрасту, и его состоянию.

Это было самое настоящее осеннее утро в Стамбуле. Когда летнее тепло остается только в лучах еще кое-где зеленых листьев и в шерсти многочисленных уличных котов. Из окна дул ветер, а ткань на карнизах исполняла утренний грациозный танец возле балкона с ажурной оградой в цветах и вензелях. Вылезать целиком из-под одеяла совсем не хотелось, и Энес выставил только ногу, чтобы быстрее проснуться, но хоть на чуть-чуть продлить сон. Наивный утренний самообман, пожалуй, самый невинный самообман, который со всеми случается практически каждое утро. В освещенной части комнаты виднелись край ковра на полу с каким-то невнятным узором, деревянный подоконник с тонкими трещинами-путями и красным цветком в горшке. Угол занимало желтое кресло, которое стояло тут всегда, что подтверждали следы на подлокотниках и у изголовья. Возле него были скинуты вчерашние вещи, хотя в шкафу все было аккуратно разложено на полочках. В городе ритм иной и времени на «еще чуть-чуть поваляться» нет. Пора подниматься. Энес это тоже прекрасно понимал. Давай, мой друг, вставай.