ПИСЬМА НИКОДИМА. Евангелие глазами фарисея

— А я вам говорю, что теперь Он пришлет ангелов, и они восстановят Израильское Царство! И родится второй Давид…

В ответ слышался одобрительный гул. Фома говорил:

— Конечно, если мы должны свидетельствовать о Нем по всей земле, то сначала Он должен подчинить нам эту землю…

— А вы помните, Он сказал, что «Царство Божие внутри нас…» — задумчиво произнес Иоанн.

— Это правда, — отозвался Филипп, — но если я хочу передать другому то, что есть во мне, для этого я должен говорить. А попробуй–ка тут выйди и начни учить! Тебя тут же схватят и отведут к первосвященнику.

Когда он это произнес, все сразу покосились на тяжелый засов, запирающий двери. Они приходили в мой дом тайком и с опаской. Тревога, которая было уснула в дни возвращения воскресшего Учителя, теперь снова пробудилась.

Я не принимал участия в спорах и ничего не говорил. Они хорошо Его знали, помнили столько Его высказываний, могли на них ссылаться. Мои воспоминания значительно скромнее. Зато я часто возвращался мыслью к той минуте, несколько дней назад, когда мы стояли на вершине Масличной горы. Он, пронизанный светом, как облако, за которым спряталось солнце, возносился вверх. Мне казалось, что я все еще слышу Его слова: «Вам дана будет сила свыше…» Сила? Откуда она придет и в чем будет выражаться? Переменится судьба мира? нам перестанет угрожать Великий Совет, Синедрион, первосвященник, Пилат, римские легионеры, тетрархи, далекий кесарь? Или это окажется таким же обетованием, как обетование Мессии, Которого ждали века, а Он пришел неожиданно и вопреки всем ожиданиям?

Ученики принимались спорить, и только Она молчала. Было ли Ей известно больше, чем им, о том, что должно было произойти? Ее последний крик боли раздался там, на горе. «Сыне! — вскричала Она, — Ты хочешь еще раз покинуть Меня? Забери Меня с Собой, не оставляй Меня…» Она бросилась к Его ногам, А Он склонился над Ней и стал что–то тихо Ей говорить, как Они обычно между собой разговаривали — лицом к лицу. Когда Он закончил, Она опустилась еще ниже и припала лицом к Его ногам. Он не поднял Ее, как Сын, а отступил от Нее как Бог, Который повелел и уходит. Больше Она ни разу не всхлипнула. Поднялась с земли и тихо встала вместе со всеми. Потом, когда Он уже исчез, Она так же как и мы, приблизилась к следам на камне, встала на колени и поцеловала скалу побелевшими губами. Женщины подбежали, чтобы Ее поддержать, но Она отрицательно покачала головой. Потом Она самостоятельно спускалась вниз не так, как тогда с Голгофы, когда Ее, ослепшую от горя, пришлось почти тащить. Высокая, как Сын, Она на голову выше многих мужчин. Лицо Ее казалось каменным. Но это длилось только мгновенье. Неожиданно Мириам остановилась, чтобы подождать учеников, шедших сзади; подняла руки, словно хотела их всех заботливо обнять.

— Идите сюда, дети… — сказала Она. Боль на Ее лице сменилась выражением горячей безграничной доброты. Она обвела нас взглядом. В том числе и меня. — Пойдемте молиться и будем все вместе ждать…

Мы послушно двинулись за Ней. Такая тихая и незаметная тогда, когда Она ходила за Сыном, теперь Она словно приняла на Себя заботу о нашей стайке. Мы спускались вниз к Масличному Саду. «Здесь внизу все началось, — думал я, — там наверху закончилось… На той же самой горе». Напротив, по другую сторону долины, на вершине горы Мориа горел на солнце гордый бело–золотой храм. Масличная гора была сплошь покрыта зеленью. Там — золото и камень, здесь — листва и островки тени; там — история, здесь — жизнь. Она вела нас между деревьями в зеленое ущелье Кедрона, через узкий поток, который бежал среди побелевших камней, к воротам, через пустой обезлюдевший город, дышавший зноем и ожиданием новых богомольцев.

Теперь Она говорила нам каждый день: «Встанем на колени и помолимся». Мы вставали кружком на колени и взывали к небу. В первый день мы были уверены, что наша молитва принесет немедленный результат. А на девятый день мы не знали уже, что и думать о Его молчании. Он не отвечал! А дольше молиться никто был не в состоянии. Жизнь есть жизнь. Можно жить и молиться, но нельзя молиться, но не жить. А мы как раз молились, но не жили.

Опустевший город снова стал наполняться суетой и шумом. Приближался праздник Шавуот. Люди приходили с полей, обожженные солнцем, украшенные ветками и колосьями. Они с пением шли по улицам. Мы этого не замечали. Мы продолжали молиться до полного изнеможения. Но молитва приходила все труднее и труднее. Жизнь пробивалась к нам звуками, долетающими из–за стен, и мы чувствовали, что от нее не отгородиться. «Надо снова начинать как–то жить, — не отпускала упорная мысль, — как–то жить, как будто и не было всего того, что случилось. Бог сошел на землю, приоткрыл Свое сердце, но земля осталась землей. Через пару лет, — думалось мне, — нам будет только казаться, что Он жил, умер, воскрес. Бог в небесах не может исчезнуть, но Бог, Который страдал и умер, должен постоянно воскресать заново, чтобы о Нем помнили.