Письма Никодима. Евангелие глазами фарисея

Он прервался и выжидательно посмотрел на них. Но они по–прежнему глазели друг на друга, не трогаясь с места. Его слова не только не ободрили их, но вселили еще большее опасение. Одно дело — исцелять или даже отважиться изгонять бесов, когда рядом был всегда готовый прийти на помощь Учитель, и совсем другое дело — самостоятельно и вдали от Него применять ту силу, которую им доверили. В наступившей тишине раздался недовольный голос Иакова:

— Посылаешь нас к овцам… Но там, где есть овцы, там водятся и волки…

— Правильно говоришь, — согласился Он.

Его голос звучал по–прежнему радостно.

— Я посылаю вас, как агнцев среди волков… Вы должны быть доверчивы, как голуби, и хитры, как лисы…

— Но если овца доверится волку, волк не упустит этой овцы, — заметил Симон.

— Загрызенная овца уже не боится волка, — ответил Он этому верзиле. — Вы бойтесь только того, кто и после смерти будет держать власть над вами. Что с того, что тело будет убито? Что с того, что будете преданы суду? Да, так будет… — сказал Он вдруг совсем другим голосом. Порыв радости, которым Он приветствовал нас, угас. Учитель больше не смотрел на нас, а напряженно всматривался вдаль прищуренным взглядом: как будто Он видел далеко–далеко, намного дальше серых гор на другой стороне озера. Его блестящие глаза затуманились, словно подернутые мглой, которая поднималась вверх и испарялась в лучах солнца. Словно стараясь поймать Свои мысли, убежавшие за далекий горизонт, Он продолжал: — Я пришел, чтобы принести вам мир. Но Мои слова принесут войну. Из–за них разделится дом: брат пойдет против брата, жена против мужа. Брат предаст брата, сын — отца… Я принес любовь. Но из–за нее возненавидят вас… Меня возненавидели, но и вы не ждите ничего другого. Такова участь учеников. Будете гонимы, так же, как Я, будете скрываться и нигде не найдете себе убежища. Говорю вам: еще не схватят вас, а уже понесете груз тяжких предчувствий, сомнений и страхов…

Он замолчал, по–прежнему глядя вдаль. Губы Его слегка дрожали. Но, видно, такой уж выдался день, когда каждому островку тумана суждено было уступить солнцу. Учитель оторвал Свой взгляд от незримых далей и вновь обратил его к небольшой кучке людей, еще сильнее напуганных Его словами. Вновь радостно улыбнулся.

— Однако не забывайте того, что Я сказал вам тогда утром, после бури: Я всегда с вами… Кто потеряет жизнь ради Меня — тот обретет ее; кто ради Меня будет нести свой крест — тот Меня найдет. Кто примет вас, тот Меня примет; а вместе со Мной Того, Кто Меня послал. Благословен каждый, кто будет слушать вас. Идите, пора! Через месяц мы снова встретимся здесь, на этой горе. Я буду ждать вас. Идите скорее — хлеба уже созрели и ждут вашего серпа. Нельзя, чтобы зерно просыпалось на землю…

В последний раз они переглянулись. В утренней тишине было слышно их учащенное дыхание. Туман над озером рассеялся, воздух сделался прозрачным и словно стеклянным. Казалось, что белые волны внизу катились по гладкой плите, покрытой голубой глазурью. Надвигающийся зной допивал остатки влаги из травы и из наших плащей. Подталкивая друг друга локтями, они начали собираться в пары. Симон кивнул Иоанну: «Пойдем со мной» (по–моему, он опасался, как бы Иоанн не остался при Учителе). Мой Иуда выбрал себе в пару Симона Зилота. Двое молчунов — Иуда и Матфей, бывший мытарь, встали друг с другом. Однако ни одна пара не выказывала желания тронуться первой. Они все мешкали, оглядываясь друг на друга. Кто–то вздохнул, словно набирая воздух перед тем, как броситься в воду. «Пора идти. Сейчас наступит жара…» — донесся до меня голос Филиппа. Этого всегда волнует не «что», а «как». Но и он не особенно рвался вперед. Каждый притворялся, что он занят: один подворачивал хитон, другой застегивал ремни на сандалиях, при этом все исподлобья наблюдали друг за другом. Они бы, пожалуй, так и не тронулись с места, если бы Он не сказал:

— Идите, дети, пора. Пришло ваше время. Шалом алейхем…

— Алейхем шалом, — отозвались они. И тесная стайка, покачиваясь, стала удаляться вниз по расселине; так кусок скалы, подмытый водой, еще долго покачивается, перед тем как окончательно оторваться. Первыми двинулись, представь, Иуда, Его брат, и Матфей. Их шаги захрустели по осыпи. Остальные тоже больше не мешкали: пара за парой, они по очереди склонялись в поклоне перед Учителем и исчезали за выступом скалы. Вскоре на горе остались только двое: Он и я. Снизу, из глубины ущелья до нас доносились голоса идущих людей и стук палок о камни. Мы надолго потеряли их из виду, а когда они опять показались, то превратились уже просто в вереницу белых пятен, тянущихся по тропинке через зеленый луг. Учитель следовал за ними взглядом. Я искоса смотрел на Него: на Его лице появилось выражение волнения и нежности. Я уже писал тебе: похоже, что Его любовь не ведает различий… Можно подумать, что эта кучка амхаарцев Ему дороже, чем отцу любимые дети; Он не породил их, но как бы сотворил, уподобившись Всевышнему, когда Он, взял человека с земли горстью глины, а потом выпустил со Своей ладони живого…