Письма о письме

Надеюсь, ты еще не начал переводить «Женщин». Мы с Джоном Мартином ими занимаемся – я утверждаю, что он вставил в роман слишком много своей писанины. Некоторые страницы прилагаются для иллюстрации. У меня отксерован первоначальный текст, и я его вскоре тебе вышлю. Джон утверждает, что я прислал больше 100 страниц исправлений первоначального текста. Когда я их от него получу, перешлю тебе. Мне правда кажется, что он чересчур изменил то, что у меня написано, иногда каждую вторую фразу. Это неуважение ко мне. Мне наплевать на мелкие поправки грамматики и выправление прошлого и настоящего времени, но когда переебывают слишком много фраз, это нарушает естественный поток моего письма. Пишу я иззубренно и жестко, я хочу, чтоб оно таким и осталось, я не хочу, чтоб выглаживали. К тому же вычеркнуты большие куски романа. Когда получишь общую рукопись, сможешь выбрать, что оставить, а что нет. Тем самым твой выбор сужается; я про то, как роман читается сейчас.

Джон уверяет в своей невиновности и намерен приехать, и мы с ним все это прочешем. Он мне сказал, что машинистка иногда устает и что-нибудь добавляет. Машинистка у него, должно быть, весь роман усталая была.

Так или иначе, прилагаю мелкие поправки, которых не было в первоначальном тексте, что у меня на руках. Надеюсь, переводить ты еще не начал. Я спросил у Джона: «А с Уильямом Фолкнером ты бы так же поступил?» И он уж точно не стал бы делать этого с преподавателем колледжа, уж всяко не с Крили, даже запятой. Наверно, все дело в том, что я из низов рабочего класса, из страны бродяжии, а оттого он считает, что я не вполне соображаю, что делаю. Но инстинктивно я соображаю, и ему это следует понимать. Можешь вообразить, как он подправляет Ван Гона? Ну, бля…

Мы с Линдой Ли передаем приветы любви тебе, и Майки, и Вальтрауту.

p. s. – Интересно, что подумают французики с итальянцами? Похоже, мне придется рассылать им копии первоначального текста плюс 100 страниц поправок. Теперь это хороший роман, но я чувствую, что он был бы великим романом и диким романом, если б в него не насовали плохой писанины, а другие части не повычеркивали. Вместо того чтобы века получили что-то великое, им достается эта разбодяженная и истоптанная версия…

[Джону Фанте]

31 января 1979 г.

Спасибо за хорошее письмо. Очень причудливое, очень странное это чувство – получить письмо от вас. Прошло несколько десятилетий с тех пор, как я впервые прочел «Спроси у праха». Мартин прислал мне ксерокопию романа, и я начинаю его заново, и читается он, как обычно, хорошо. Вместе с «Преступлением и наказанием» Доса и «Путешествием» Селина это мой любимый роман. Простите, что не ответил вам раньше, но сейчас у меня много всего: сценарий, исправление чьего-то другого сценария, рассказ, а также пьянство и игра на лошадках, и ссоры с подругой, и поездки к дочери, а потом мне плохо, а потом хорошо, и все остальное. Потом я потерял ваше письмо, а я им так гордился, и вчера вечером я его нашел, я на обороте конверта предлагал какие-то поправки к сценарию этого парня (и экранизации моего первого романа «Почтамт»). И вот идет дождь, а я пишу вам быстро, потому что хочу еще успеть в банк обналичить чек, чтобы завтра попасть на бега.

Ваши произведения помогли мне в жизни, дали подлинную надежду на то, что человек может просто записывать слова, и пусть эмоции выезжают сами. Никто этого не делал лучше вашего. Я собираюсь читать книгу медленно, снова ею насладиться и надеяться, что смогу написать разумное предисловие. У [Г. Л.] Менкена был хороший глаз, среди прочего, и я думаю, что пора такому таланту, как ваш, вновь вынырнуть на поверхность, хоть «Черный воробей» и не Нью-Йорк, у него есть какой-никакой престиж и бахбах, а такие книги скорее продержатся долго, и их будут читать другие люди, а не широкая публика, которая просто жрет то, что им скармливает Нью-Йорк.

Здорово получить от вас весточку, Фанте, вы всю дорогу – номер первый. Простите за небрежную печать. Закончив книгу и написав предисловие, я отправлю вам его почтой на одобрение, надеюсь. Всего наилучшего жене и сыну. Небо сегодня влажное, и завтра на бегах будет грязно, но я стану думать про вас и о том, как мне повезло, что у меня есть возможность рассказать людям, чем «Спроси у праха» так хорош. Спасибо вам, да, да, да…

[Карлу Вайсснеру]

6 февраля 1979 г.