Письма о письме

Вот еще вам на рассмотрение. Слушайте, я понимаю, о чем вы, но «Заметки человеческого существа» просто как-то слишком манерно. «Заметки старого козла» снимает напряжение и позволяет мне высказать шире. Вероятно, в истории больше вреда причиняли те парни, кто считал, будто они человеческие, а не какие-нибудь еще существа. В смысле давайте держаться подальше от благочестия, и, может, если нам немного повезет, мы и станем благочестивы. Потуги и приверженность, похоже, тут без толку.

Кроме того, добро и зло, правое и неправое постоянно меняются местами; это скорее погода, а не закон (нравственный). Я бы предпочел держаться погоды. Думаю, многим революционерам не удается разобраться с моими работами: я больший революционер, чем они. Дело лишь в том, что их слишком многому учили. Первый процесс учения или творчества – разобразование. Чтобы это удалось, гораздо проще быть старым козлом, а не человеческим существом, хорошо? прекрасно, как вы там сегодня?

[Дарлин Файф]

[Июнь?] 1973 г.

Да, беда с работой на првт-во или принятием гранта от првт-ва… беда с тем, чтобы оставаться в живых, хоть как-то, хоть ненадолго. Я слышал все доводы.

Я ненастоящий революционер. Я просто записываю слова. Но мысль сменить одно првт-во на другое мне едва ли кажется крупным выигрышем. начинать надо с отдельной личности. надо заменить личность, что у нас есть сейчас, на другой вид, либо, если этого мы не можем, все равно его надо немного залатать. и у меня нет готовых решений. только еще слова, быть может. слова, слова, слова, слова. нагнетание потока.

в одном все мы неудачники. в отношениях мужчины-женщины. я видел больше неверия и нехватки, и непоследовательности в этой области, чем в любой другой. люди попросту недостаточно велики, чтоб им друг до друга поистине было дело, и если мужчина и женщина друг друга отыскать не могут, как же им найти себе правительство?

ах ну что ж, птицы по-прежнему поют…

Хендерсону, учредителю издательства «Тачка» и в то время – помощнику редактора в издательстве «Даблдей» – так и не довелось опубликовать стихи Буковски.

[Уильяму Хендерсону]

2 июля 1973 г.

Конечно, хорошо, что вас может заинтересовать сборник моих стихов. Однако у меня текущий контракт с издательством «Черный воробей» и др., «ваши следующие 3 книги…» А Джон Мартин печет книжку за книжкой, и он со мной был очень честен и превосходен. Вообще-то самые недавние мои стихи только что были собраны и должны появиться осенью под заголовком «И в воде горит, и в огне тонет».

Опубликоваться в «Даблдей» тем не менее будет немалой честью, и Джон сказал, что ни за что не встанет на пути, если мне вдруг засветит что-то хорошее. Я ему верю. Он очень порядочный.

Я бы предложил вам издание избранных стихов. В смысле можем назвать его «Избранные стихи», но я все равно еще мог бы его как-то назвать? И я понимаю, что, если отправлю вам рукопись, это все равно будет считаться подачей на рассмотрение, и ваше святое право будет ее отклонить. Я знаю одного или двух писателей, кто неверно понимал устройство такой природы и чувствовал себя вычеркнутым и засунутым в задницу, потому что у них ничего не вышло. Я не таков. Со мной можете быть свободны.

У меня никогда еще не выходило «Избранных стихов», и мне бы хотелось подать вам лучшие свои стихотворения. Может оказаться совершенно турбина. А с другой стороны, опять же, может, выйдет и сплошь скука смертная. Вы тут редактор.

Впрочем, Мартин сейчас в отпуске, вернется только десятого июля, тому подобное. Мне придется попросить у него свободы, когда приедет. Вы читали мой роман «Почтамт»? ах, это вас не интересует? эх ну что ж, я понимаю.

Я живу в доме одной молодой дамы, и тут иногда бывают неприятности – она утверждает, это любовь, а я говорю, что любовь – это неприятности; так или иначе, оставляю ниже свой нынешний адрес, а также тот, где меня можно застать, если любовь вдруг вынудит меня скитаться и пропасть. Очень хорошо получить от вас весточку. да, да.

[Рошелль Оуэнз]

8 сентября 1973 г.

Я видел ваше стихотворение обо мне в «Быке [без намордника]», и оно ничего, да. Я уже много лет как устал от поэзии, много веков, но писал ее и дальше, потому что другие делали это настолько плохо – лавандовые локоны на фоне луны – (такая вот театральная срань), и все равно я даже особо не задумываюсь о том, чтоб ее писать, но они по-прежнему пишут ее так плохо, поэтому я и наваливаюсь на нее, слова должны немного рвать бумагу, порождать звуки, быть попросту ясны и дерзки, и с юмором, и с самоубийством.

о, это уж больно праведно, но вы понимаете, о чем я.

теперь я лучше буду весь день барахтаться, я лишь барахтаюсь, а слова там вымалываются, и я мелю уже столько, но тут сейчас стены, и я надеюсь, удача не изменит мне, чтоб уже не приходилось и дальше молоть. По-моему, я заслужил себе лычки. По-моему, я заслужил себе ноги и глаза, и ленту для моей пишущей машинки. Давайте я их немного поимею.