Из твоего подробного дневника замечаю твою молвистую жизнь и не мало о сем соболезную; — попадаются на всякий день слова: "Празднословлю и осуждаю". Мы знаем, как тяжко это, а особо осуждение, а все не оставляешь своего навыка. И о всяком праздном слове дадим Богу ответ, то что речем об осуждении? И хотя бы мы и все установленные нам правила исполнили, но и велико делание имели, а не стяжем болезненна сердца, — ничтожны труды наши. Все случающиеся с тобою скорби, может быть, смотрительно попускаются от Бога, да не бесскорбно проходишь жизнь и лишишься будущей блаженной жизни, а скорби невольно смиряют и к Богу привлекают.
Смущение N.N. наносится от врага, а она не в силах оным противляться: потребно ей смирение, то и успокоится. На какой же конец устроено откровение и послушание? На то, что от послушания рождается смирение, а оное успокаивает: а когда плода сего лишаемся, то не так оное проходим.
Не смущайся о том, что В. не открыла тебе о пострижении; может быть, она имела на сие свои резоны, и ты от сего ничего не потеряла, а узнавши приобрела то, что должна познать свою немощь, когда за это смутилась. Ежели она получает пользу, то не возбраняй, ибо не ты, а Сам Бог действует, хотяй всем спастись.
Вести тебе журнал я не воспрещаю, когда ощущала от сего пользу, только о нужных материях особо отделяй, на которые нужно отвечать. Впрочем надобно более полагаться на волю Божию.
На вопрос твой о неизвестной сумме, что я могу сказать? Осуждать ближних для нас опасно, но и знавши точно, на какой предмет идет сумма (ежели не ошибочно), то, конечно, жаль, и не столько суммы, сколько душ их. Но как не можем этого исправить в людях, предоставим Божиему промыслу, терпящему их и наши немощи и судьбами своими могущему устроить все во благое; а между тем ты с благим намерением и хранением своей совести можешь делать так, как предполагаешь, под неизвестным именем; благое твое намерение, конечно, Бог не оставит без успеха, а суд Ему предадим.
Матери В. ты справедливо говорила об ученицах, чтобы не нудить себя крепко, а умеренно; а что она приняла со скорбью сие, то это произошло от ее устроения; когда же прошла пылкость, то и сама познала свою вину, и, может быть, ей послужит это впредь к исправлению, познавши, как тяжело рабство страстям; те же самые вещи видятся в другом виде при спокойствии духа, и потому надобно оным сопротивляться и раскаиваться за действие оных.
Мать О. сама мучится от своих страстей: самолюбия и зависти. Вот какие это немилосердые господа! Да поможет Господь ей свергнуть рабство сих лютых господ смирением, самоукорением и любовью, предпочитая своей пользе других пользу, но и она оной не лишится; пусть берет столько, сколько нужно, и другим не возбраняет.
Из подробного твоего описания замечу только о матери О., что делать с нею. Надобно уговаривать и показывать, что это есть ее страсть. Ты никому не воспрещаешь, как и ей, — открывать свои немощи; и кто со смирением и верою приходит, тот и пользу получает; а без оных — смущение; ведь явно, что она имеет гордость. Смирит себя — и получит покой.
Да еще о К. ты беспокоишься и скорбишь, что на тебя оставили ее. При помощи Божией, сколько можешь, прилагай старание, а сохранение зависит не от тебя; и в этом будь спокойна.
Пишешь, что по предложению матери игумении соглашаешься ехать в сбор, мечтая отдохнуть от сестер, ходящих к тебе, ожидая на сие моего согласия. Я с своей стороны не нахожу труднее послушания, как ехать в сбор; ты мечтаешь получить отдых, но можешь встретить несравненно больше искушения, таскаясь по миру и мирским домам. И те, которые ездят и с отвержением себя, за одно только послушание, и тем велий подвиг бывает; а когда еще с охотою и избегая монастырских скорбей дерзать на сие, то чего должно ожидать? Вот тебе мое мнение!