Письма об Испании

Я забыл сказать, что на другой же день после своего приезда в Гранаду я оставил гостиницу и нанял себе квартиру в доме, стоящем близ оврага между Альамброй и Хенералифе. Комната моя очень проста: выбеленные стены при малейшем прикосновении к ним марают; кое-как сколоченная из досок кровать, два деревянных стула; да каменном полу мягкий плетенный из соломы ковер; дощатый столик — но на нем каждое утро является в стакане букет свежих цветов благодаря любезности двух хозяйских дочерей, которые смотрят за моей комнатой и держат ее в удивительной чистоте. Вид с моего балкона на всю отлогость Сиерры-Невады и на равнину. Часто, при закате солнца, облокотясь на перилы, засматриваюсь я на расстилающуюся передо мной обаятельную картину, облитую горячим, южным освещением. Как раскаленное добела железо, горит снеговая вершина Сиерры-Невады на голубом небе; розовый, волнующийся пар прозрачной пеленой лежит внизу над городом и зеленою гущею равнины; далее в светло-голубом тумане горные цепи. Угловатая вершина Сиерры-Эльвиры, за которую опускается солнце, словно облитая пылающим золотом, бросает вокруг себя лиловые тени… Все — небо и земля — горит и тает в невыразимой лучезарности… От меня в пяти минутах мавританский дворец и Хенералифе с своим густым, заброшенным садом, куда, раз заплатив сторожу, я получил вход во всякое время. Там я всякий день ем виноград. Какое наслаждение есть прямо с дерева эти грозды, еще покрытые матовою, инистою свежестью утра! Я с жадностью насматриваюсь на эту долину, на эти чудными цветами переливающиеся горы, на Альамбру, вдыхаю в себя прохладу ее садов и фонтанов и думаю, как бы сделать, чтобы все это навсегда живо запечатлелось в моей душе, чтоб мне всегда можно было помнить об этом рае, который, бог знает, приведется ли мне еще увидеть… Бывают целые дни, когда я со всею искренностию сочувствую скорби этого мавра, изгоняемого из Гранады, и по целым часам повторяю его жалобу:

«Фонтаны Хенералифе, наполняющие его рощи и сады, если смешаются с вашими слезами слезы, мной проливаемые, примите их с любовью, потому что они самая чистая дань любви: вот та дорогая влага, которою увеселяется душа моя.

«Свежие ветры, прохлаждающие то, что раскаляет небо, когда долетите вы до Гранады, да сохранит и поддержит вас Алла! — чтобы вы передали Гранаде вздохи, которые даю я вам, и чтоб они говорили ей, как страдают отсутствующие»[90].

Дни мои проходят здесь каким-то безотчетным, невыразимо приятным сном. Встаю я в 6 или 7 часов и тотчас же иду в сад Альамбры, оттуда в Хенералифе: его большой, заброшенный, предоставленный одной природе сад имеет для меня особенную прелесть. Весь он, можно сказать, обвит виноградом. Высокие кипарисы окружены им сверху донизу, как гирляндами; золотистые грозды на темной, матовой зелени кипарисов, когда в них ударяет солнце, кажутся совершенно прозрачными. Вот синий, вот душистый moscatel, вот круглый, золотистый и сладкий, а вот продолговатый и слегка кислый, который я всегда предпочитаю. Гранаты от спелости лопаются на деревьях, выставляя свои пурпуровые зернышки; на рыхлых от зрелости фигах — светлые капли сгустившегося прозрачного сока. Утра здесь от близости Сиерры-Невады исполнены самой отрадной свежести, так что грозды покрыты холодным инеем. Освежившись виноградом, я возвращаюсь домой к завтраку, который обыкновенно состоит из двух яиц всмятку. Шоколад мне до смерти надоел. Потом немного читаю или пишу, перед обедом — здесь обед ранний — через сад Альамбры иду в мавританский дворец; там у меня два приятеля: швейцарец, живописец, срисовывающий залы Альамбры^{346}, другой — француз, очень любезный человек; он снимает их, для желающих, дагерротипом. Провожу с час на своем любимом «бельведере султанши» — и домой обедать. После обеда часто отправляюсь верхом вниз на равнину, даю лошади волю бродить по излучистым тропинкам садов, всюду прорезанных искусственными водопроводами, и когда Сиерра-Невада начинает розоветь, сворачиваю в город и, оставя лошадь в своей прежней гостинице, иду в кофейную есть мороженое, отсюда на alameda, которая теперь, при лунном освещении, исполнена фантастического очарования… Знаете ли, я боюсь, что мое восхищение Гранадою покажется вам преувеличенным… нет, уверяю вас, все описания мои, весь мой восторг не передаст вам и тени того очарования, каким исполнены эти места и эта природа… Часов в десять отправляюсь темными аллеями Альамбры домой, иногда захожу к хозяевам, куда всегда приходят провести вечер несколько гостей; между разговорами снимается со стены гитара, и вечер обыкновенно оканчивается андалузскими песнями.