Письма об Испании

Итак все, что не было благородным, было pechero. Законы особенно покровительствовали идальго: нельзя было за долги взять ни дома его, ни лошади, ни оружия, а тем менее посадить его в тюрьму. Идальго освобожден был от платежа налогов. Pechero (простолюдин) обработывал землю, занимался ремеслом, торговлею, фабриками (особенно в Андалузии, где долгое житье между промышленными маврами приучило испанское народонаселение к промышленности) и нес на себе общественные налоги. В этой классической стране феодальной чести скоро вся промышленность заклеймена была некоторого рода отвержением. Унизительно было работать и торговать, подобно тем низким людям. В общем мнении особенно были в презрении ремесла, вероятно потому, что ремеслами большею частию занимались арабы; и занявшийся ремеслом навсегда бесчестил себя во мнении старых испанцев. Дворяне, жившие работой, теряли свои благородные привилегии, потому что чрез это они примыкали к сословию податному, и дети их не могли уже получить никакой государственной должности. Ни один город не согласился бы иметь своим начальником (corregidor) человека, некогда занимавшегося ремеслом; кортесы — пишет Marina — не потерпели бы между собой депутата, разбогатевшего промышленностью^{256}. В таком же положении были и купцы. Честь торговца хрупче чести девической (el honor de un comerciante es más delicado que no el de una doncella), говорит до сих пор испанская пословица^{257}. Средства, употребляемые торгового изворотливостию, были противны кастильянской чести: торгующий дворянин лишался прав дворянства. Вследствие этого разорившиеся дворяне предпочитали вступать в услужение. Лопе де Вега говорит в одном месте: «В Испании все такого хорошего рода, что одна только нужда идти в услужение отличает бедного от богатого»^{258}. Вот что рассказывает де Лаборд в своем «Itinéraire descriptif de l’Espagne»[48]: «Граф Фроберг, с которым я путешествовал, искал себе нанять слугу; к нему явился какой-то родом из гор, около Сантандера. Граф, условившись с ним в цене, велел ему принести к себе одобрения тех, у кого он жил прежде. Человек этот, не поняв, чего требовал от него граф, принес ему самые достоверные свидетельства своего старинного дворянского рода»^{259}. А автор «Relation de voyage en Espagne fait en 1679»[49] говорит, что он был свидетелем, как один повар, которому хозяин его погрозил, отвечал ему: «Я не могу сносить побой, я старый христианин, такой же идальго, как король»^{260}.

Презрение к торговле имело ту же причину, как и презрение к промышленности. Потомки старых христиан — словом, идальги — презирали обычаи жидов и мавров. В конце XVI века торговля была уже во всеобщем презрении. Простолюдины оставляли трудолюбивые привычки своих отцов; обедневшие старались вступать в монастыри, где, кроме всеобщего почтения, наслаждались они еще и довольством и праздностию; другие шли в военную службу, чтоб величаться званием «кавалеров и благородных солдат короля» (caballeros y nobles soldados del Rey). Богатые купцы учреждали майораты для старших сыновей, чтобы чрез то возвысить их в звание идальгов. Младшие братья, лишенные чрез это всего наследства, стыдились, однако ж, заниматься ремеслом отца и вступали в ряды тех кавалеров-нищих, которых тип так превосходно вывел на сцену Кальдерон в лице дона Мендо («El alcalde de Zalamea»[50])^{261}. Мадрит, Севилья, Гранада, Вильядолид были набиты этими кавалерами в лохмотьях. Испания и до сих пор, может быть, единственная страна в Европе, где бедный не тяготится своею бедностию и с гордостью говорит: «Богатство не делает богатым, а только занятым, не делает господином, а управителем» (las riquezas no hacen rico, mas ocupado, no hacen señor, — mas mayordomo). В конце XVII века было в Испании 625 тысяч дворян, и самая большая часть, конечно, походила на дона Мендо. В XVII веке иностранные купцы жили в Мадрите около своих посланников — «для охранения себя от тысячи оскорблений», — писал посланник Людовика XIV^{262}. При Карле II (в конце же XVII века) объявлен был в Мадрите купцам приказ переселиться в одну улицу (calle de Atocha), и все те, которые в течение месяца не переселятся туда, подвергались конфискации; Посланники жаловались, протестовали, но без всякого успеха. Правительство Карла II отводило купцам особенный квартал, словно прикосновение их имело в себе что-то нечистое. На них смотрели, как Европа на жидов в средние века: под самым пустым предлогом их обирали, оскорбляли всячески и выгоняли.