Письма полковнику

Понимаю, как это рискованно. Но ведь ты можешь! Проведи многоступенчатую операцию, используй их, обведи вокруг пальца!.. Ты же этим живешь, я знаю. А мне тоже необходимо хоть чем–то жить…

Заканчиваю; пора бежать на курсы языка. Кстати, у меня неплохо получается, учительница на каждом занятии восхищается моим произношением. Хорошо, что я все–таки туда записалась, и ужасно жаль, что так и не удалось уговорить тебя. Попадаешь в совсем другую жизнь. Иногда после занятий мне кажется, будто я всегда жила здесь, в Исходнике, разве только в другой стране. А Срез… нет никакого Среза. Так, экзотический, развивающийся и очень дорогой курорт…

А может, поддаться этому ощущению, позволить ему стать единственным и главным? Зачеркнуть всё — и просто жить?

Не знаю.

Когда вернусь, перечитаю это письмо. Не исключено, что оно покажется мне истеричным и совершенно лишенным смысла. Тогда, конечно, ты его не прочтешь.

На всякий случай — до свидания, папа.

Твоя Эвита,

15.09.25.

ГЛАВА III

Узкоглазая докторша вчера вечером сказала, что завтра приедут родители. То есть, уже сегодня. Стар тогда кивнул с равнодушной мордой лица — родители и родители, обычная вещь, — а потом весь остаток дня думал, как же так случилось, что отец… Как мать вообще его разыскала? Может быть, увидел по телику и объявился сам? Возможно, предложил матери денег… она, само собой, отказалась… поругались на этой почве: насколько он помнил из детства, они не в состоянии находиться рядом больше пяти минут и не ругаться. Потом нашли компромиссный вариант — заказали на двоих телепорт в Срез…

Стар фантазировал на данную тему до самого сна. А сегодня утром проснулся с четким, будто подсказанным кем–то пониманием: никакие это не родители. Просто мама с Михалычем не хотят нарываться на лишние вопросы и запреты. И, в общем–то, они правы.

Только почему–то сразу стало тоскливо.

Далеко за окном пролетел пассажирский дракон, семнадцатый за сегодняшний день, если считать после обхода. Умное, а главное, продуктивное занятие — подсчитывать пролетающих драконов. На ближайшие несколько месяцев. На вечность вперед.

И дело даже не в том, что на большее он не способен. Дело в том, что от него ничего уже и не нужно. Никому. Всё кончилось. Он рассказал всё, о чем давно должен был рассказать, и тем самым поставил точку на этой истории. Во всяком случае, для себя самого. Здоровенную, жирную точку.

…Она даже не зашла попрощаться.

А теперь он один. Один во всем Срезе. Вот и неплохо: никакая Дылда не заявится в палату, как привидение, не сядет на кровать, не поклянется остаться здесь навсегда и не признается в убийстве… н–да, с Дылдой он бы точно не соскучился. Даже где–то жаль, что она уже бесповоротно в Исходнике. И Бейсик — с ним весело, никогда не угадаешь заранее, на какие фокусы он еще способен. А вообще–то, усмехнулся Стар, он был бы рад сейчас и Открывачке. Или Воробью.

Размечтался. Никому он нафиг не нужен, кроме матери и Михалыча. Ни пацанам, которые после похорон Марисабели, скорее всего, разбегутся до сентября, найдут, чем заняться, каждый по отдельности. Ни Дылде, которая, порыдав вволю, преспокойненько забудет о нем до школьных времен.

И ни тем более — ей.

Ее он больше никогда не увидит. Ее не увидит никто из тех, кто знал учительницу языка и литературы Еву Николаевну Анчарову. Ребята помогли ей исчезнуть, и можно не сомневаться: она растворилась бесследно, оставив в дураках своих врагов и в недоумении — просто знакомых. А что касается него самого…

У нее совсем другая жизнь, и если он, Стар, случайно соприкоснулся с этой жизнью, нездешней и настоящей, сыграл в ней какую–то роль, то ему просто повезло. Такое везение не повторяется. Забудь. Или наоборот — помни. Вспоминай по дням, по минутам, по мгновениям, на которые вы пересеклись. Тем более что времени впереди…

— Вот он. Давай!

Стар недоуменно повернул голову. И ослеп.

Когда он проморгался, девушка с огромным фотоаппаратом делала снимки, сидя на кровати у него в ногах. Щелкнула еще пару раз, потом встала, опять нацелилась, щелкнула, опустила черную махину и сказала:

— Нормально.

Он приподнялся на локте и выговорил, кажется, угрожающе:

— Не понял.

— Не люблю, когда позируют, — объяснила девушка. У нее была прикольная прическа: мелкие косички на половине головы, а другая половина стриженая. — Меня зовут Маша.

— Сергей. Можно Стар.

— Я в курсе.

— Машка в курсе, — подтвердил оттуда, куда голова категорически не поворачивалась, знакомый голос. — Она давно с тобой работает. Только ты ни разу не позировал, она этого не любит.

— Привет, Анатолий, — сказал Стар.

По правде говоря, он не особенно удивился. Конечно, журналист должен был объявиться снова, он единственный, кому до сих пор что–то от него нужно… вот только совершенно вылетело из головы. Толик еще вчера так и рвался продолжить разговор, когда дежурная медсестра вытолкала его из палаты вслед за пацанами. Но ему, Стару, было не до того, потому что минутой раньше выбежала в коридор рыдающая Дылда, а за ней, наскоро уточнив у пацанов время телепорта, — она…

Он уже знал, что она не вернется.

Он ее ждал.