Письма полумертвого человека

Но изнывать от сострадания к униженным, которые от унижения не страдают, - этот синдром Некрасова-Чернышевского: вечно глаза на мокром месте из-за того, что сверху донизу все рабы, - неизбежно приводит к описанным Вами осложнениям по Салтыкову-Щедрину; обоняние спорит с убеждением: счастлив любить эту общность людей как идею, но запаха простипомы (или путассу?), видите ли, не терплю; это запах измены; как печально, что народ, этот гений чистой красоты, своим заступникам и всей их литературе предпочитает угнетателей, к тому же отдаваясь так задешево.

В подлинно народных произведениях подобные коллизии разрешаются проще и жизнерадостней. Например:

Утки к берегу плывут,

Серенькие крякают,

Мою милую неустановленные лица используют как сексуальный объект, да с такой интенсивностью, что

Только серьги звякают!

Лирический герой этого фольклорного шедевра не знаком с неврастенической музой мести и печали. Постигшую неприятность рассматривает трезво, в духе, так сказать, fair play, - притом нисколько не роняя самооценки, - без упрека и разочарования, не сетуя на героиню, ей не пеняя.

Вот как надо, дорогой Д. В.! - а Вы, извините меня, расстраиваетесь, как распоследний романтик и гуманист.

Боже! Эта картина - у меня перед глазами, как нарисованная на обложке учебника старинной словесности (где на самом-то деле полагается быть портрету, сами знаете чьему):

как Вы стоите, предположим, во фраке - у парадного подъезда Ледового дворца на проспекте Большевиков, средь этой пошлости таинственной, восклицая сквозь зубы: "сюда я больше не ездок!", а мысленно допытываясь у Незнакомки - проснется ли она после всего случившегося исполненная сил иль, наоборот, судеб повинуясь закону...

И мне хочется воскликнуть, подобно следователю - не помню сейчас фамилии - в романе Достоевского: Дмитрий Владимирович, голубчик, да не убивайтесь Вы так!

С чего это взяли Вы, будто вместе с публикой концертов г-жи Алсу входите в какую-то собирательную личность, притом настолько реальную, что ее предосудительное поведение (т. е. Собирательной Личности, а не публики, тем более - не г-жи Алсу) наводит на Вас не только тоску, но и стыд? Неужели ассоциация по смежности, хоть бы и закрепленная в паспортных данных, может иметь над человеком такую власть?

Будь это на самом деле так, можно сразу отменять смертную казнь: поставьте перед осужденным большую фотографию какого-нибудь г-на Шандыбина или г-на Макашова и прикажите, чтобы не сводя с нее глаз повторял через равные промежутки времени: "Это мой народ, это мой народ", - очень скоро, уверяю Вас, небо несчастному покажется с овчинку.

Моя дворовая команда забила мяч команде соседнего двора - стало быть, я вправе и даже должен разбить от счастья ларек-другой? Наш ОМОН вкупе с, кажется, рязанским расстрелял стариков и женщин в каком-то поселке Алды это на мне, стало быть, позор злодейства? Наш КГБ, или как его там, истребил больше советских людей, чем гитлеровский вермахт, - значит ли это, что я допущен к столу на его юбилеях?

Это слишком горделивый взгляд на вещи - а Зощенко ведь предупреждал: жизнь устроена проще, обидней и не для интеллигентов. Не пора ли отстать от Собирательной Личности? Серьги на ней звякают которое столетие - ну и пусть. Никто никого не несчастней. Все в порядке. И, кстати, г-жа Алсу распевает, полагаю, ничуть не хуже, чем, например, г-жа Маринина пишет, и жареная путассу (или простипома?) вряд ли намного уступает в смысле питательности таинственному продукту по имени суши. (Впрочем, лично я - как-то так сложилось - ничего этого не пробовал, кроме, кажется, мороженого хека). И среди девочек с цветами для г-жи Алсу, уверен, есть симпатичные. Что же касается физиономии нашего субъекта Федерации - припомните-ка, умоляю, товарища Жданова, сортирного мочилу террористов, любителя блокадной клубнички, - разве можно не согласиться с поэтом, сказавшим: крепкий хозяйственник милей?

А шок, испытанный там, в Ледовом дворце, и описанный Вами столь блестяще, - на самом деле, по-моему, дурнота от единства стиля, эффект ассоциации по сходству. Я же говорил: Петербург невелик и со всех сторон окружен Ленинградом. Реальный социализм действительно пахнет простипомой, потому что похож на Веселый Поселок как две капли воды. Бездарность, увековеченная в железобетоне, там обнимает человека со всех сторон, как осознанная необходимость.