Письма. Рабочие дневники. 1942–1962 гг.

Очень долго не писал, каюсь. Но ведь и от вас ни гласа, ни послушания.[71] Знаешь, страшно был занят, а неделю назад (пребываю в надежде, что мама не читает писем, адресованных тебе) свалился от жестокого приступа простуды. Три дня температура была t=39°—39,5°. Потом стало легче, вчера поднялся. Ты только маме не говори, а то она беспокоиться будет, мало ей и без того забот. Сейчас я уже обыкновенно здоров. Да, чтобы не забыть. Еще в Москве я проявил нашу пленку. Привидения получились неплохо, повешенный не вышел совсем — такая зверская недодержка, совершенно прозрачная пленка. Это твоя работа, ma fratere.[72] То, что ты снимал без меня, частью удалось. Я сверился с твоими расчетами. Мог бы написать, но ведь это очень непоказательно. Кроме того, за истекший срок я успел испортить две пленки (5000 и 2100) и проявить одну (2100). Есть очень неплохие этюды: канская улица, мой дом, я и мой друг около кучи навоза и т. д. Я уже совсем наловчился и прекрасно освоился с аппаратом. Мне подарили великолепную железную треногу, устойчивую, как Троицкий мост. Автоспуск работает прекрасно.

Как тебе нравится матч на первенство мира?[73] Ай да Бронштейн! Молодчина, у меня на него перед началом матча были поставлены две бутылки шампанского. У нас среди офицеров ведется предварительный матч на первенство по школе. Кроме того появилась новая болезнь — китайские шахматы. Я сел играть впервые и выиграл у довольно опытного игрока. Посмотрим. Очень оригинальные шахматы. Кто-то из наших переводит руководство по японским шахматам.

Вот, кажется, и все новости. Да, прошу всегда сообщать, когда получаете от меня деньги, а то здесь, возможно, плутуют.

Пиши скорее, друг мой. Твой брат Арк.

Боб, у тебя нет товарища-скульптора? Если есть, попроси его слепить статую Судьбы по этой модели.[74]

Привет мамочке, скоро ей напишу.

В переписке АБС такие письма, как выше — ни слова о литературе — прочитанной или создающейся, — скорее исключение, чем правило.

Летом БН выезжает на астрономическую практику в Алма-Ату — в обсерваторию к старейшему астроному и астрофизику Гавриилу Адриановичу Тихову. До 41-го года Тихов работал в Пулковской обсерватории, занимался фотометрией и колориметрией звезд и планет. С 41-го жил в Алма-Ате, с 47-го заведовал сектором астроботаники Академии наук Казахской ССР. В течение 40 лет Тихов занимался изучением физических условий на Марсе. Он полагал, что на поверхности планеты существуют участки, покрытые растительностью. В связи с этим он выполнил обширные исследования по определению спектральной отражательной способности земных растительных сообществ в разных регионах. Эту пограничную между астрономией и ботаникой область он считал новым научным направлением — «астроботаникой». Кто знает, скольких фантастов привлекли в литературу именно эти, так доселе и остающиеся умозрительными, научные дисциплины — астроботаника да астробиология…

БН вспоминал о поездке к Тихову в письме от 17.07.83 Борису Штерну: