Письма, рабочие дневники. 1967–1971 гг.

Этой цитатой мы и ограничимся. Картины мироустройства на Обитаемом Острове и на Тормансе получаются стройные. Фантастичность ситуаций незначительна. Описаны явления, хорошо известные землянам XX столетия, особенно немцам и русским. <…>

Как видно из всего вышесказанного, фантасты достаточно критически относятся к окружающей их действительности. Но их творчество не сводится только к отображению пороков общества: они ищут также средств для преодоления этих пороков.

Прием неизменно тот же: человек, или группа людей, извне (с другой планеты, из другого времени) сталкивается с порочным социальным строем и, исходя из разных побуждений (простое сострадание, соображения «галактической безопасности» и т. д.), старается найти способы борьбы с отрицательными явлениями.

Бороться с ними человек стремится, но возможна ли вообще борьба, и если возможна, то какая именно?

В основном у фантастов эта проблема сводится к вопросу: возможно ли и желательно ли вмешательство человека, исполненного добрых намерений, в дела планеты (или страны), правопорядок которой очень далек от совершенства, но переносится большинством жителей как неизбежное зло? Основная причина пассивности последних — невозможность в силу замкнутости системы, в которой они находятся, найти критерий для сравнения их жизненных условий с иными, свободными. Люди же, приходящие извне и попадающие в эти условия, оказываются беспомощными из-за отсутствия онтологической связи с туземцами, из-за отсутствия возможности «сопереживать» с ними их проблемы.

Впрочем, у разных писателей — точки зрения разные: представители двух противоположных — Станислав Лем и Иван Ефремов, посередине между ними — братья Стругацкие.

Для Ефремова — всё ясно, проблемы нет.

<…>

Тормансиане творили зло по неведению, но, узрев истину в лице ее безупречных проповедников — землян будущего коммунистического общества, они прозрели, покаялись, начали «пресекать в корне зло», и всё само собой наладилось.

Единственная, но обязательная предпосылка успеха всего дела в том, что человек с Земли должен быть носителем абсолютной истины и лишен противоречивости, побуждающей его совершать «причиняющие зло действия».

Если, как видно из его произведений, Ефремов — интегральный оптимист, Лем, напротив, — интегральный пессимист.

<…>

Стругацкие относятся к проблеме «борьбы за человека» по-своему. Они хорошо видят трудности преодоления косности социальных структур, отрицательные свойства которых большинством населения даже не осознаются. Но Стругацкие выход всё же видят.

В «Обитаемом острове» представлена именно такая ситуация, которая кажется совершенно безвыходной. Общество, пронизанное системой пропаганды и полицейского террора, производит впечатление неуязвимого:

«Не было силы в стране, которая могла бы освободить огромный народ, понятия не имеющий, что он не свободен, выпавший из хода истории. Эта машина была неуязвима изнутри. Она была устойчива по отношению к любым малым возмущениям. Будучи частично разрушена, она немедленно восстанавливалась. Будучи раздражена, она немедленно однозначно реагировала на раздражение, не заботясь о судьбе своих отдельных элементов».

Но что было еще гораздо страшнее общества, — это сама вселенная, которая представлялась жителям острова заколдованным безвыходным местом:

«Обитаемый остров был миром, единственным миром во Вселенной. Под ногами аборигенов была твердая поверхность Сферы Мира. Над головами аборигенов имел место гигантский, но конечного объема газовый шар неизвестного пока состава и обладающий не вполне ясными пока физическими свойствами».

«Максим понял, что находится в гигантской ловушке, что контакт сделается возможным только тогда, когда ему удастся буквально вывернуть наизнанку естественные представления, сложившиеся в течение тысячелетий».

Выхода быть не может, ибо нет вселенной, нет бесконечного. Нет даже просто дальнего, чужого. Всё свое — рутинное, изношенное, безрадостное, но единственно возможное.

Появление идеи или человека извне воспринимается как патологическое явление. Землянина Максима запирают в сумасшедший дом потому, что он «желает странного».

И по сути дела наличие человека или идеи извне — чрезвычайно опасно для подобного тоталитарного общества именно тем, что такая идея или человек не способны органически слиться с каким-либо общественным механизмом и в состоянии оказаться той пылинкой, которая может остановить всю машину общества.

Правда, в данной ситуации борьба Максима с жуткой стихией оказалась почти бесполезной, его попытка «вывернуть наизнанку естественные представления, сложившиеся в течение тысячелетий», не увенчалась успехом. Но, несмотря на свои неудачи, несмотря даже на вред своих попыток революционным путем свергнуть тиранию «олигархов» (смысл вреда обстоятельно раскрывает перед ним сотрудник «галактической безопасности», тайно следивший за общественными процессами Острова), Максим продолжает борьбу. Он решился на эту борьбу уже в самом начале повести: