Письма, рабочие дневники. 1967–1971 гг.

5. Если выяснится, что статья есть и готовится быть выпущена, надо прилагать усилия к тому, чтобы ее как-то затормозить. Дмитревскому сказали, что статья спущена сверху. Работает, вероятно, отдел печати? Если да, то нельзя ли втравить в это дело Черноуцана? Тогда, правда, придется действовать через Громову, но, черт возьми, что же делать? Искать защиты в отделе культуры — это первый путь — самый эффективный, но и самый сомнительный. Второй путь — использовать ожидаемое выступление Ефремова на съезде. Если бы Ефремов счел возможным похвалить что надо и не слишком ругать, если бы он позволил себе повесить на нас пару благожелательных ярлыков, было бы здорово. Это не отменило бы статьи, вероятно, но отсрочило бы ее появление (неудобно же сразу ругать то, что было похвалено с трибуны съезда). А отсрочка — это сейчас великое дело. Все может перемениться. И наконец последнее, что мы придумали здесь. Есть подозрение, что статья написана Казанцевым. Хорошо бы, пока суть да дело, долбануть по Казанцеву, по последнему его роману, опубликованному в одном из РИЖСКИХ журналов. Написать мог бы Ревич, а опубликовать.

Ну тебе там виднее. Можно было бы успеть, и если Казанцев автор статьи, это могло бы опять же задержать ее.

6. Больше мы ничего не придумали. Может, вы окажетесь умнее. Но главное, постарайся не подвести Дмитревского. От него еще может быть немало пользы. Да и неудобно.

7. Сама по себе статья меня, честно говоря, не так уж и беспокоит. Но она теоретически может помешать выходу В и СБТ, и уж во всяком случае зарубит ВНМ. Не хотелось бы. Через год статью эту забудут, но год есть год, его просуществовать надо. Так что попытайся сделать все возможное и срочно отпиши мне результаты. Время еще есть, а значит, и шансы.

8. Дмитревский жаловался и на твою холодность. Очень он обиделся, что ты не пригласил его СПЕЦИАЛЬНО на какое-то там ваше заседание.

В остальном же все пока хорошо. Теща наконец уехала. Я вкушаю блаженство и жду тебя. Приезжай, как и хотел, 7–10-го. Вези информацию.

Крепко жму ногу, твой [подпись]

P. S. А что там у Кагарлицкого с «Коммунистом»? Может, он что-нибудь знает?

Леночке привет.

Письмо Аркадия брату, 2 мая 1967[49], М. — Л.

Дорогой Борик!

Письмо твое меня изрядно встревожило. Экая, право, пакость. Только этого нам еще не хватало. Впрочем, уповая на милосердие, можно и из этих обстоятельств в конечном счете извлечь выгоду для работы. Но непонятна мне позиция Дмитревского. Мне позвонил Ефремов и сказал, что хочет со мной поговорить о своем выступлении на съезде. Это было за три часа до получения твоего письма и за шесть часов до предполагаемой нашей с Ленкой поездки на Кавказ (дней на десять проветриться). Я сказал, что дело терпит и поговорим при возвращении. Он согласился, присовокупив только, что надобно принять меры против какого-то нового нападения. Получив твое письмо, я поехал на аэровокзал, сдал билеты с убытком в 6 руб. 20 коп. и попытался соединиться с Парновым. Его уже не оказалось: уехал на праздники в просторы. На следующий день поехал к Юльке, изложил суть дела (без источников), и он согласился взять на себя инициативу, притворившись, будто информацию получил именно он и сообщил мне, а также всем иным нашим. Он ни о чем не спрашивал. Просто объявил, что готов драться. К слову, он сегодня уже звонил Ариадне, и она предложила нам втроем как можно скорее отправиться к Черноуцану. Она ему будет звонить третьего. Затем я поехал к Ефремову. Ефремов был страшно удивлен, что я уже все от тебя знаю. Дмитревский рассказал ему все, взяв слово, что он мне ничего не скажет, и Ефремову удалось только взять у него согласие на консультацию со мной по составлению своего выступления, не рассказывая мне ничего, кроме смутных намеков. И вот — на тебе, Борису уже все известно. Крутит что-то наш Вл. Ив., ох и крутит! Не иначе какой-нито капиталец сбивает. Ну, пес с ним.