Письма, рабочие дневники. 1967–1971 гг.

План, который Ефремов выдвигает в сотрудничестве с Дмитревским, меня очень удивил. Он собирается в качестве опережающего удара раскритиковать современную нашу фантастику и объявить, что ее недостатки нам уже известны самим, так что незачем-де «Коммунисту» вмешиваться. Как будто «Коммунист» после этого отменит статью! Разумеется, главным объектом рассмотрения будем мы. Что-де ТББ и ДР — это было хорошо, а вот начиная с ХВВ, УнС и ВНМ — это уже распад, размен на мелочи, а нужен положительный герой, романтика, что мы в последних вещах бьем мимо цели и все в этом роде. Надо тебе сказать, что эти три последних вещи действительно резко не нравятся шефу и он этого не скрывал никогда. Я с ним говорил вчера три часа, пытаясь добиться, в чем дело, и кажется понял. Шеф — педагог, романтицист, он считает, что литература должна давать читателю утешение и поучение, уменьшать количество «инферно» на земле, как он выражается. Нужно вернуться к богатырскому эпосу, утверждает он. Богатырей никогда не было, но народ их создал, чтобы легче жилось и была бы надежда, так вот и мы, с нашим талантом, с нашей способностью к образному писанию, обязаны создавать образы самонаиновейшей формации богатырей. УнС и ВНМ вызывают у него, по его словам, чисто физическое отвращение, хотя он тут же признается, что это такое уж у него устройство, так же не любит он и Достоевского, Гоголя, Фолкнера, Хэма. Убеждать его было бесполезно, да и не умею я этого, всё боялся, что это будет похоже на заискивание и просьбу покривить для нас душой в докладе на съезде. Словом, ушел я от него совсем обескураженный. Вывод: в лучшем случае мы можем в выступлении Ефремова ожидать реабилитации нашей работы по ТББ включительно. Остальное — под топор. Конечно, и это уже неплохо, так как статья, судя по всему, будет бить и по ТББ, и такое выступление возможно задержит ее — хотя бы для переделок.

Как только появится Рим, немедленно свяжусь с ним и, ссылаясь на «сведения, полученные от Кагарлицкого», попробую заставить его повести более энергичную рекогносцировку в направлении «Коммуниста». Вообще, должен тебе сказать, что по мнению всех Рим сейчас совсем плох, очень занят матримониальными делами и потерял чувство реальности. Кстати, его и Мишку приняли уже на приемной комиссии, так что они, можно сказать, уже члены ССП.

Далее. Попробую организовать пересылку в «Коммунист» и другие журналы результатов анкеты, соответственно организованных и аранжированных. В мае закончится и обработка московской анкеты.

Вот такие дела по этой пакостной хреновине.

С другой стороны, в ЦК КПСС, в отделе культуры и в ЦК ВЛКСМ прошло обсуждение нашего ответа «Известиям». Про комсомол не знаю, а в отделе культуры наш ответ произвел, говорят, очень благоприятное впечатление. Это мне сообщил специально Римка все в тот же злосчастный день 29-го. Какие выводы из этого воспоследуют, я не знаю.

Получены еще неприятные сведения относительно Севера[50]. От киношников. Север, оказывается, чуть ли не запанибрата с Сытиным, ходит к нему, пьет чаи и помногу беседует. Экая пакость. Не знаю, плакать или смеяться. Надо будет спросить его самого при случае.

Ну вот, пока всё. Кстати, статья может быть вполне сытинская, мне сейчас пришло в голову. Написана Котляром и подписана Сытиным. Ему спокойно могли не отказать в отделе пропаганды и спустили директиву в «Коммунист».

Перечитал ГС. Должен сказать, неплохо получилось. Правда, много скороговорки, но это исправимо. У Монтеня, мне кажется, кое-что нам найдется.

Ну — хвост трубой!

Приеду, сам понимаешь, теперь не раньше десятого.

Целую маму, целуй Адку и Росшепера.

Твой, сам понимаешь, Арк.

РТ[51]. Кагарлицкий сказал, что теперь он понимает, почему ему так навязывали поругать Стругацких в статье. А какой-то хмырь, удивленный его отказом, сказал, пожимая плечами: «И чего отказывается? Боится он этих Стругацких, что ли?»

Письмо Бориса брату, 4 мая 1967, Л. — М.

Дорогой Аркашенька!

1. Дмитревский вряд ли крутит в данном случае. Просто вначале он не намерен был выдавать редакционную тайну, а потом приехал в Лрд, ощутил некий отрыв от масс, некую самостоятельность, обнаружившуюся у народа за время его отсутствия, и решил восстановить свое положение вождя. Поставил бутылку коньяку, хлебнул и принялся наращивать авторитет своими рассказами. Так я себе это представляю.

2. Позиция шефа меня очень огорчает, хотя и можно было ожидать чего-то подобного заранее. Я понимаю, тебе это делать неловко, но надо было бы как-то внушить шефу, что хвалить следует больше, чем ругать. Только в этом случае можно приостановить статью в К-те. Если пропорция будет нарушена, речь Ефремова только поможет К-ту. Я попробую поговорить на эту тему с Дмитревским, но не знаю, не знаю. И как старик не понимает, что (объективно) задуманная речь поставит его в ряды черносотенцев! И нам сделает плохо, и сам сядет в калошу, и фантастику поставит под удар.

3. Впрочем, всё это чепуха. Главное — Черноуцан. Это реальная сила. Единственное, на что можно рассчитывать.