Письма, рабочие дневники. 1985–1991 гг.

Б. Стругацкий. Он отвечает моему литературному вкусу — скажем так. Есть, например, люди, которые любят добавлять в мясо аджику, от этого мясо приобретает определенные гастрономические достоинства. Но даже этим людям не придет в голову есть аджику ложкой, в чистом виде. Роль приправы в произведении играет и фантастический прием. Если в романе нет ничего, кроме фантастического приема, это, как правило, дрянной роман. Во всяком случае, мне ближе произведения, где этот прием сочетается с реалистическим видением и реалистическим изображением жизни. Наверное, это какое-то свойство психотипа, а с другой стороны, видимо, и следствие определенного воспитания, я думаю. Хотя, шут его знает. Есть ведь сколько угодно ребятишек, которые не любят фантастики. Я помню, у нас в классе была куча книголюбов (у нас был класс довольно специфический), но я не могу сказать, что все они любили фантастику, вовсе нет. Вот я ее любил, она мне нравилась с детства, то есть где-то в психотипе у меня это было заложено. А большинство ребят просто любят остросюжетную литературу, независимо от того, какая она.

<…>

Е. Канчуков. Мне кажется, проблемы, заботившие учителей, отчасти переходят к ученикам. Насколько это ощущение правильно, Борис Натанович?

Б. Стругацкий. Только отчасти. Сегодня меня тоже больше всего заботит неопределенность будущего. Когда меня десять лет назад спрашивали: «Что будет завтра?» — я говорил: «Будет то же самое, но несколько хуже». А сейчас я не знаю, что будет завтра, и это меня очень беспокоит. Мы сейчас находимся в точке бифуркации — в теории катастроф есть такое понятие. Это точка, начиная с которой дальнейший процесс может идти по 20-ти возможным дорогам, в зависимости от минимальных колебаний внешней обстановки. Поэтому мне очень трудно себе представить, что будет через год, через два, через три. Прольется кровь, или не прольется кровь? Я не знаю. Реакция даст бой, безнадежный, арьергардный, но все-таки бой, или воздержится? Как именно осуществится неизбежный компромисс между рыночной экономикой и системой? Вот эти вопросы для меня совершенно неясны, а это вопросы ближайшего будущего. Поэтому я чувствую себя дьявольски неуверенно. У нас с Аркадием Натановичем сейчас задумано 3 или 4 повести, а некоторые из них даже детально разработаны, — как говорится, садись и пиши. Но мы не хотим садиться, не лежит душа писать об этом, надо бы о каких-то фундаментальных вещах, а они скрыты в тумане.

Е. Канчуков. Что вы имеете в виду, говоря о фундаментальных вещах?

Б. Стругацкий. Одной из самых фундаментальных вещей я считаю будущее. Что с нами будет через пять лет? В зависимость от того, какую цель мы увидим перед собой, поставлено развитие страны, да и всего мира.

Е. Канчуков. Что же мешает вам смоделировать то, что будет через пять лет?

Б. Стругацкий. Дело в том, что сегодня можно построить, я думаю, приблизительно 5 или 7 равноправных моделей. Все они будут страдать недостоверностью. Модель должна быть достоверна, она должна опираться на какие-то всем понятные, всем доступные очевидные факты и факторы. Мы писали когда-то «Хищные вещи века», помните вы этот роман? Это одна из возможных моделей неприятного будущего — так нам тогда казалось. И модель эта базировалась на совершенно четких и ясных представлениях, доступных любому человеку. Было совершенно ясно, что девяносто процентов населения Земли (не только нашей страны, а всей Земли) работает для того, чтобы есть, а не ест для того, чтобы работать. Было очевидно, что работать никто не хочет, что все жаждут развлечений и роста благосостояния. А раз так, то отсюда остается один логический шаг, после которого неизбежно получается, что, если люди больше всего ценят наслаждения тела, то, значит, рано или поздно нужно ожидать появления какого-то супернаркотика, который создаст иллюзию вечного наслаждения. Тогда реальная жизнь потеряет вообще какой-либо смысл. Такой была модель, построенная в «Хищных вещах века». И я повторяю, что она строилась на очень серьезных, очевидных и понятных фактах. Сейчас такой модели нет. Все зыбко, и все возможные модели зависят от любого, самого несущественного изменения начальных данных. Поменяется лидер в стране, и сразу модели валятся, как карточные домики. Не хочется так писать.

<…>