Письма с Дальнего Востока и Соловков

Дорогой Мик, получил твой рисунок василька. Ты нарисовал его красиво, но я скажу тебе, как надо подходить к рисунку, чтобы он получался разумным. Прежде, чем начал рисовать, надо всмотреться и вдуматься в изображаемое, т. е. понять соотношение его линий и поверхностей, а не механически копировать то, что видишь. Например, рисуешь цветок: ты должен его не срисовать, а заново сотворить на бумаге. Для этого сообрази, какими основными линиями определяется его строение и сперва построй эти леса, этот каркас. Напр., установи, что форма вписана в круг или в квадрат. Помнишь, я объяснял тебе, как построен цветок рододендрона? (На след, странице я изобразил тебе последовательные стадии этого рисунка). Затем сообрази, каковы оси симметрии данной формы и так постепенно подходи к подробностям. Если же будешь итти не от общего, а от частностей, то в них запутаешься, и общее будет искажено. Общее — это то, что ты воспринимаешь прежде всего. Тут не удалось нарисовать как следует, но думаю, что понял, в чем дело. — Писал я тебе как‑то об ондатрах. Их живыми, вероятно для разводки, посылают в специальных клетках. В каждой клетке по 4—5 отделений с двойным полом, кормушкой и всякими приспособлениями. Попробуй разрезать гриб, который поплотнее, вдоль и поперек, пойми его устройство, направление волокон, сосудов, споровых трубочек и т. д. и изобрази все это, лучше в крупном масштабе, чтобы можно было передать четко. Научись также строить графики на клетчатой бумаге. Крепко целую тебя, дорогой. Понемногу пишу для тебя «Оро», но пишется плохо. Все же хотелось бы к зиме закончить песнь первую.

Дорогой Олень, хотелось бы думать, что твои головные боли умирились. Я писал или маме, или тебе, чтобы ты принимала AЛЛИЛACAT — Essentia Alliisativi, т. е. особый препарат из чесночного сока, но не знаю, получили ли вы это письмо. Непременно попробуй принимать, даже если боли прошли. Напишу тебе в этом письме об А. Белом. Отец его, мой учитель, был очень замечательный человек, однако у нас недостаточно оцененный, петербуржцами просто затираемый, а ныне втаптываемый ими же в грязь. Однако я знаю, что американские математики изучали рус. язык специально для того, чтобы прочесть работы Н. В. Бугаева. Мать А. Белого (я хорошо знал А–дру Дм–ну, ее знала также С. И.) обладала сатирическим умом и музыкальными способностями. А. Белый воспитывался на музыке, хотя сам и не иіграл. (Да, я вспомнил, ты что‑то пишешь о «сестринской школе», но я не понял. Мама ничего об этом не сообщала мне. Если это что‑то относящееся к уходу за больными, то я безусловно против). От отца он унаследовал склонность к философии и к схемам, но очень неудачно, почти карикатурно, и эта склонность задавила в нем поэта. От матери музыкальность, что было положительным, и сатирическое направление ума, тоже поведшее его ложными путями. В А. Белом были несомненные искры гениальности (я строго различаю гениальность, как восприятие и создание совершенно новаго и по–новому, от талантливости, как способности оформлять уже существующее), но не было достаточно талантливости. Отсюда внутренняя драма А. Белого. Он, как никто, видел мир в аспекте мифа, он создавал или возсоздавал миф. И когда он делал это непосредственно, его гениальность светила пучками ярких лучей, даже физически я воспринимал эти лучи. Ho А. Белый бьіл недостаточно умен для своей глубины, он не имел сил выразить ее самостоятельно и потому всю жизнь искал чужих форм и способов выражения, чуждых себе, стараясь втискать в эти, в сущности враждебные себе схемы, свое подлинное. То это было ницшеанство, то кантианство, то коге- нианство, то синдикализм, то антропософия и т. д. И свои ценности он, много стараясь и много работая, лишь портил, затемнял и уродовал. В свои лучшие времена А. Белый мне представлялся Ариэлем, духом воздуха, сотканным из звуков эоловой арфы, и восприятие им Мира было бездонно глубоко. Среди других людей, тонких и по своему глубоких, он проносился как дуновение горного ветра, всем отдаваясь и никем не задерживаемый. Ho эти вибрации постепенно затягивались корою условных неуклюжих схем, под которыми он задыхался — и задохся. Ему хотелось быть не ребенком, а взрослым, и маски взрослых, которые он надевал на себя, его погубили. Крепко целую тебя, дорогая.