Письма с фронта. 1914–1917

Сейчас прибежала ко мне сестра здешней чайной (Союза городов), вся нервная и расстроенная: у нее в помощь всего два санитара, а солдат пить чай заходит несколько сот; из санитаров один отрубил себе палец и работать не может, с оставшимся одним она выбилась из сил. Успокоил ее и обещал дать помощь; теперь там с нею разговаривает дивиз[ионный] врач, который и организует дело. Это не первый раз, что я натыкаюсь на полную бестолковщину в постановке принятого на себя дела Союзами городов и Земским; там, где есть высокое начальство или г[ос по]да корреспонденты, они работают и стараются, – всё это, конечно, сферы, далекие от огня; а к нам сюда они выбросили целую группу одиночных (или парами) чайных сестер, устроителей колодцев или бань, или прачечных… все эти люди без призора, без инструкций, брошенные на авось. Техники придут, поговорят-поговорят и, если безопасно, пробуют что-то делать, а если мы просим высушивать окопы или построить невдалеке от них баню – они куда-то исчезают; сестры одна за другой беременеют и также тонут где-то в глубине тыла… Форменный хаос, очковтирательство, показ, что-то хотят делать, но для настоящего дела и умной его постановки нет ни искренности, ни честности, ни мужества… Какие-то безусые мальчишки (как и большинство наших уполномоченных Кр[асного] креста) разъезжают на экипажах или автомобилях… Это все уполномоченные всяких этих союзов, бездельники и ненужные люди с точки зрения дела, безнравственники по своему уклонению от окопов в великую нашу войну. А у вас крик о недопущении общественных сил к служению на войне! Кого они дурачат или обманывают, а может быть, зачем сами так слепо ошибаются? Только что пришли шесть карточек, которые тебе прикладываю, на изнанке все прописано: как и почему. Кажется, наболтался с женушкой всласть… Давай губки, глазки, а также всю себя саму и нашу боевую троицу, я вас обниму, расцелую и благословлю.

Ваш отец и муж Андрей.

Напиши мне с оказией, что у вас там нового? А.

Только что беседовал с Иван[ом] Иванов[ичем]. Во что тебе теперь обходится день? Напиши.

21 октября 1916 г. [Второе]

Женюрка!

Сейчас беседовал с Иван[ом] Ивановичем и выпытал у него все, что он мог дать. Он говорит, что он оба раза не видел Кириленка, и это меня очень заволновало. Почему, где Кириленок был? Здоров ли он? Тон его рассказов очень хороший: девочка толстая, краснощекая и болтунья, Генюша рассказывал, как ему удалось получить тройку, правда при очень трудных для всего класса обстоятельствах… Про тебя говорит, что ты не из толстушек, но живая и, по-видимому, здоровая. Какая Кая, так и не понимаю: ту племянницу, которая сейчас у нас, называет блондинкой (это, положим, так) и толстой. Неужто Кавка потолстела! Как это несвоевременно в наш нервный век, век великих исканий и глубоких душевных потрясений… потолстела! Прямо совести у девки нет никакой и страшная отсталость!

Он много мне говорил про дороговизну жизни. Приведи, милка, мне отчет за какой-либо период (у тебя ведь каждая булавка на счету… на 10 или 100, напр[имер], руб.); во что вам теперь обходится обед? Ив[ан] Иван[ович] Таню называет: «Там у вас какая-то… не молодая и не старая». Скажи Татьянке, что если она мне будет надоедать, я буду ее называть «какая-то… не молодая, не старая».

Сейчас за обедом у нас обедал здешний батюшка, румын по происхождению. Очень интересный человек. Он православный, как большинство в Буковине, а не униат… Потапов собирается. Обнимаю, целую и благословляю вас.

Ваш отец и муж Андрей.

P. S. Ив[ан] Иван[ович] подметил, что ты все-таки нервничаешь… Ах ты, мой жён, прочный и надежный! Разве можно? А.

25 октября 1916 г.

Дорогая моя женушка!

С 23-го на 24-е ночевал на позициях, где и получил твои два последних письма – от 12 и 13.X. В первом ты пишешь, что уже 10 дней, как не получала от меня писем; это все глупая цензура наша, потому что я моей любимой женке пишу аккуратно через сутки; пропускаю этот срок разве или когда слишком некогда, или когда жду оказии, которая поедет в Петроград. Это тебе вручит н[ижний] чин, с которым можешь отправить ко мне шубу и валенки, больше из теплого ничего не нужно.