Письма с фронта. 1914–1917

В такие минуты, какие мы переживаем, начальник штаба корпуса должен иметь чугунную голову: все к нему идет за справками, советом, указаниями, со слезами, с негодованием, с отчаянием. Все это надо успокоить и привести к одному знаменателю. Анат[олий] Леонид[ович] – мой ученик по Академии и мой спутник по окопам, – он и с этой стороны может рассказать тебе кое-что. Сегодня я был на позиции, но до окопов не доходил, а изучал местность с артилл[ерийского] наблюд[ательного] пункта. Но это носит теперь новый оттенок: наша прежняя братская веселость, трудовой пафос и мужественные порывы – все это теперь отравлено налегшими невзгодами, работаешь, как автомат, работаешь по инерции, по глубоко сидящему чувству долга, которое к нашему счастью ничто выскрести не может. Посмотришь, поизучаешь, а затем опять и опять льется наша тревожная и нервная беседа о невзгодах, о переживаемом армией кризисе, о грядущем возможном риске крупной неудачи. Повторяю, на смерть человека не пошлешь одной звонкой фразой.

Сегодня по приходе домой меня ожидало большое удовольствие: из Камышевской станицы пришел ответ на мою приписку. Она читалась на станичном сборе и всколыхнула всю честную станицу. Все, кому я кланялся, отозвались, а отец моего казака весь вылился в благодарностях. Сам я, читая нескладные строки, улетел далеко от печальных переживаний настоящего к уютным углам моей улетевшей юности, где все было так приветливо и безоблачно, где поля были так тепло ласковы, люди добры, даль обольстительна. Где это все делось, и зачем так сказочно быстро пролетело все это мимо? Моя золотая женушка, прости твоего кислого супруга, – это потому, что он беседует с тобою, ему так и хочется к тебе приласкаться, положить свою усталую голову к тебе на грудь и слегка забыться. Но не подумай, чтобы текущие задачи нашли его слабым или упавшим духом! Нет, наоборот. Твой супруг гордо несет голову, говорит, кричит, ругается, и чем тяжелее задачи, тем упорнее выпрямляет он свой стан и тем заносчивее блестят его глаза. Бог не попустит, свинья не съест! Такие ли невзгоды переживала наша родина! Переживет и эту, я в это крепко верую; верую в здравый смысл моего народа и в жизненные соки моей Родины. Пиши с Анат[олием] Леон[идовичем] побольше и поподробнее. Давай, ненаглядная моя женушка, твои губки и глазки, а также наших малых, я вас всех обниму, расцелую и благословлю.

Ваш отец и муж Андрей.

Целуй папу, маму, Каю. А.

Твое последнее письмо – открытка от 12.III.

22 марта 1917 г.

Дорогая моя женушка, мое ясное солнышко, вчера от тебя сразу получил пять писем, да от Осипа шестое: открытки от 11, 13, 14 и 15.III и письмо от 15.III. Я ехал с «крестин» одного полка, заехал на почту и сразу получил эту милую кучу. Я боюсь, не набрал ли папа слишком много на себя работы? В такое нервное время и так много, будет ли это по его старым силам? Одно только хорошо, что может удержать дураков от заведомых глупостей и горячие головы от головоломных скачков в пропасть анархии. У тебя стоит фраза: «Может быть, тебя сюда перетащат». Ты спрашиваешь, улыбается ли это мне? Что я тебе, золотая, скажу. Шансы погибнуть теперь страшно велики: буду ли я в Петрограде и придется мне выступить с исповедыванием своей веры, останусь ли я здесь и должен буду в ближайшем бою восстановлять дрогнувшие ряды – обычная моя задача у Вирановского; поэтому с этой стороны я не буду оценивать мою возможную поездку. Я могу прибыть в Петроград двумя путями: или тем, о котором ты говоришь, значит, для каких-то организационных работ, или я могу оказаться представителем от армии, о чем сейчас идет речь. Второй способ был бы для меня гораздо желательнее и выигрышнее: как боевой офицер определенной на нашем фронте физиономии, я могу сослужить службу интересам армии, отражая ее нужды и требования; я могу возвысить определенно и смело свой голос, так как мне на все наплевать, и ни лицемерить, а тем более подличать я не буду. Взятый для организационных работ, я окунусь в бездну законодательного строительства, которое может быть полезно, но для будущего, а важно-то и страшно важно переживаемое настоящее. Но и в том, и в другом случае драгоценный и сладкий плюс, что я буду рядом со своей женкой – моим другом и радостью, а также с моими цыплятами. После 32 лет непрерывного труда и напряжений, непрерывного играния головою слишком тянет к своему гнезду и к теплой жениной ласке… Во всей многомиллионной армии я, вероятно, побил рекорд по количеству прожитых дней на фронте и по ничтожному числу отпускных дней, кажется 40–45, не более. А ведь начал я раньше других, так как в середине июля 14-го года нами было уже занято исходное для войны положение, т. е. мы завоевали на месяц раньше, чем другие рода оружия и почти вся остальная кавалерия. Вот тебе мои соображения, под углом которых ты и смотри на обстановку, и принимай твои решения, если это от тебя зависит.