Письма с фронта. 1914–1917

Вчера в первый раз после трехнедельного промежутка я получил четыре твоих письма от 29 и 30.VI и от 1 и 2.VII. В письме от 30.VI ты уже предавалась полному отчаянию, собиралась идти к коменданту, и даже приходило тебе на мысль, что я тебе не пишу потому, что чем-то не доволен. Моя золотая и единственная, ну мог бы я остановиться на столь страшной мысли – не писать, т. е. казнить тебя и всех злой казнью, из-за какого-то неудовольствия. Разве это возможно, разве можно этим шутить, разве так жестоко можно проявлять свое неудовольствие! Зато в двух следующих письмах, получив мои, ты резко меняешься и входишь в самое подробное рассмотрение моей ревности. Ты проводишь против меня убийственные сопоставления и забиваешь меня вконец; на твои вопросы я не могу отвечать – все это было так давно, и при всей своей памяти я не могу вспомнить ни фамилии твоей подруги, ни того, в каком из писем В[алериана] И[вановича] ты называешься «дорогой Ев[генией] Вас[ильев]ной», в каком именуешься более официально, да и вообще-то я не знал, что этих исторических документов в твоем распоряжении находится несколько, а не один. Конечно, если бы я в действительности был ревнив, как это обрисовываешь ты, то уж счет этих писем я вел бы довольно точный.

Во всяком случае, твои письма и особенно сведение, что ты начинаешь получать мои, сняли с моей души страшную тяжесть; теперь, надеюсь, ход писем наладится и ты начнешь получать мои – а я твои – более или менее регулярно.

Я 11-й день нахожусь на отдыхе, и мы все понемногу приводим себя в порядок.

Получил твою справку и нахожу, что 14,3 гораздо ближе к 16, чем к 11; во всяком случае наш скромный бюджет я нахожу достаточно приличным. Все это ценность имеет, конечно, самую плачевную, но это горе общенародное, и нам со своим соваться не стоит. Завтра в Петроград едет адъютант одного из моих полков, и я с ним посылаю письмо папе с мамой; ему же даю опустить где-либо в тылу и письмо к тебе. Это – уже третий офицер, с которым я пишу папе с мамой письмо, а от них все никак не могу получить ни строчки.

Я тебе писал об удачах своей дивизии; помнишь, в сведениях из Ставки о переправе через Збруч партии разведчиков в тыл противнику и о криках немцев «казаки идут»? Это опять-таки моя дивизия, но дело было немножко иначе. Была большая партия (участвовал и Осип), она переправилась через Збруч, но кричали не немцы, а я своим приказал в момент атаки кричать «Kosaken kommen», чтобы увеличить переполох. Результаты были прекрасные, и немцы с восточного берега бросились бежать на западный. Я тебе, кажется, писал, что за последние бои я представлен в ген[ерал]-лейтенанты и в кандидаты на корпус. При мысли о корпусе я ловлю себя на той мысли, что я был бы и рад, и не рад этому; теперь все так неустойчиво и так капризно, что рад бываешь всякому более или менее прочному месту. Как правило, быстрые движения вверх вызывают и быстрые падения вниз; довольно вспомнить Гутора или Черемисова: куда и как они взлетели, а где они теперь? Моя дивизия хоть и не Бог весть что (особенно ужасна ее бедная организация – ни оркестров, ни экипажей – ничего), но она в некотором отношении мое детище, ко мне привыкли, и я сижу хоть и у разбитого корыта, но оно мое и прочнее изб и дворцов.

Сейчас я поочередно посещаю полки и ужинаю с офицерами. Как прошло время у Шепеля, я тебе уже писал; у другого командира вышло помпезнее – собраны были люди, я здоровался и говорил короткое слово, но ужин вышел суше – песни, напр[имер], как-то не наладились. В общем же, офицерство, немного легче вздохнувшее и почувствовавшее намек на порядок и дисциплину, оставляет спокойное и славное впечатление.

Из списка дивизий увидел, что Людкевич сделан в той же дивизии бригадным, а полковые командиры все новые. Так быстро все теперь меняется – люди в месяц проживают и переживают то, что раньше не могли бы пережить и в год. О получении мною Георгия III я Сергею Ивановичу ничего не написал, хотя это его сильно бы обрадовало; как-то посовестился, чтобы не напроситься на подарок с его стороны.

Я тебе писал, что прошел мимо 64-й дивизии и кое-кого видел; меня помнят и говорят, что дивизия теперь стала совсем иною и с 15 ноября у нее никаких дел не было. Я иногда предаюсь думам, как бы она пережила кризис, если бы я оставался ее начальником, и удалось бы мне предупредить некоторые эксцессы, вроде убийства подп[оручика] Котова, получившего Георгия за 15 ноября? Может быть, чего-либо и достиг, но мог бы, принимая все слишком к сердцу (на чужой для меня дивизии я все пережил много легче), и рвануть, зарваться и… пойти дорогой Котова. Твои вырезки, как всегда, очень интересны. Давай, моя славная, твои глазки и губки, и наших малых, я вас обниму, расцелую и благословлю.

Ваш отец и муж Андрей.

Целуй Алешу, Нюню, мальчиков. А.

Только что получил предложение быть начальником штаба 1-й армии. Сейчас отвечаю согласием. Вопрос только, дойдет ли до меня место. А.

5 августа 1917 г.

Дорогая женушка!