Письма с фронта. 1914–1917

Ваш отец и муж Андрей.

11 апреля 1915 г.

Дорогая моя женушка,

от тебя последнее письмо было от 22 марта и с тех пор – вот уже три недели – нет писем. Начинаю волноваться. Выставил на стол ваши карточки и любуюсь ими, стараясь заменить отсутствующие строки.

У нас полная весна, уже четвертый день тихо и солнечно. Стоим на том же месте. Трескотня – артиллер[ийская], ружейная и пулеметная – круглый день, особенно эффектно она вспыхивает ночью. Наш нервный враг, боясь наших ночных атак, поднимает невероятную стрельбу, бросая в небо одновременно снопы светящихся бомб… это дает неописуемую иллюминацию при ураганном оркестре выстрелов. Из здешних разговоров: солдат следит за действиями нашей артиллерии и вдруг кричит: «Артиллерия бьет хорошо, попала в самый окоп сейчас, выбросило вверх высоко не то голову, не то сапог»… и он продолжает наблюдать. Пленный передает свои впечатления о действиях нашей артиллерии: «Попало в халупу вашим снарядом и ранило трех офицеров: отбило головы, перебило руки… должно, померли…» И так на каждом шагу: разговоры вертятся вокруг смерти, но ведутся таким наивным и деловым языком, что нельзя удержаться от смеха.

Наш жеребенок растет и выкидывает невероятные артикулы; мать часто выводят на площадку, часто снимают с нее даже недоуздок, и она спокойно стоит на месте, а тот бесится: «Займет манеж», – по выражению Кара-Георгия, – и начнет кружиться, то задом бьет, то головой мотает… если далеко отбежит, то мать приближается к нему легкой рысцой… картина удивительная. Набегавшись вволю и намаявшись, озорник или подходит к походному буфету (у Гали богатый запас молока), чтобы подкрепить ослабшие силы, или ложится возле матери и отдыхает, дыша всем запасом легких. Среди наших суровых боевых дней он является со своими выкрутасами приятным развлечением и разнообразием… говорим мы об нем при первой возможности.

Осипа я пока удерживаю у себя, под предлогом болезни, хотя он и в действительности раза два прихворнул. Все ходит со мною на позиции и по окопам; тащит в мешочке яблоки, шоколад, хлеб и кормит меня на остановках. Сегодня одеваю его в защитную рубашку, так как он, одетый в черное, слишком заметен.

Сейчас передали по телефону, что в соседнюю деревню прибыл Цапко (старший почтарь), и я отдал приказ бежать сюда рысью. Жду от моей детки писем, не меньше трех, а то и больше.

Санитарные собачки начали работу: позавчера нашли трех раненых, вчера двух. Нашли они их в такой густой чаще леса, что иначе без собак найти их было бы нельзя, и они погибли бы или от голоду, или от истощения сил… Я страшно рад этому успеху, так как собаки даны на испытание мне, и я могу теперь высказаться в их пользу, что с большим удовольствием и сделаю.

Пока берусь за работу, а прочитав твои письма, буду продолжать писать…

12-й час. Письма получены: от тебя пять (последнее от 1 апр[еля]), от М-selle, какая – не разобрал, вероятно, Петроградская, от Сидоренки, Яковлева, Лены Цезаревской (целуй ее), пристава из Городка… Когда я им напишу, а особенно, когда я могу за кого-либо из них похлопотать, это я уже и сказать не могу. Твои письма перенесли меня в мое гнездо и охватили его и крепкими, и нежными тисками. Я прав, не разрешая своим офицерам звать сюда своих жен; это ослабляет и нежит душу. После твоих писем я ходил час на дворе и думал, и мечтал, и был так далек от суровой обстановки боя. Скажи Кириленку, что я очень его благодарю за интересное письмо, хотя бы написанное через года… лучше поздно, чем никогда. Его положение какое-то срединное и грустное: для танцев он велик и конфузится, для музыки мал, и приходится ему быть наблюдателем… Бедный мой Кириленок! Не получая писем, я уже начал фантазировать на тему, что кто-то из вас заболел или что-то случилось иное, не менее скверное.

Относительно биноклей и доставки вещей ты теперь спокойна, о приезде Осипа я тебе телеграфировал. Какую-либо накидку или непромокаемое пальто ты мне пришли непременно, так как моя накидка уже стара, да к тому же я ее что-то слишком давно не вижу. Все остальное у меня есть, сапог теперь вволю. Штаны, присланные тобой, пришлись как нельзя более кстати. Я говорил своим офицерам, что жена христосуется с ними яйцами, брелоками и… штанами. Яковлеву ты напиши в Ташкент и от меня передай привет… я едва ли удосужусь черкнуть, так как все время сильно занят. Сидоренке пишу в дивизию, он тебе будет сообщать об ней новости. Сегодня узнал, что 8-го Государь был в Н. Самборе, а оттуда поехал в Перемышль, как это мило со стороны Государя – доехать почти до позиций.

Крепко вас обнимаю, целую и благословляю.

Ваш отец и муж Андрей.

12 апреля 1915 г.

Дорогая моя женушка!