Читаем Письма с фронта лейтенанта Климовича полностью

Дорогие мои! Пришла почта. Сейчас её разбирают и через 1–2 часа я получу от вас письмо. Мне очень хочется получить его — последнее письмо в этом лесу, болоте. Солнце ушло спать, быстро темнеет. С наступлением полной темноты мы уходим. Куда? Мне хотелось бы на юг, туда где день и ночь идут бои. Но это вряд ли будет так. Пришли новые хозяева, лес наполнился шумом, фырканьем машин. Я прошелся последний раз по своим любимым тропкам. Сидел на камне, где много раз мечтал, думал о вас. Вот сегодня утром, например. Странно, что человек так привыкает к месту, мне даже грустно, потому что мы отсюда уходим. Ведь даже Шильонский узник вздохнул, когда за ним закрылись двери тюрьмы. Ну, хочешь — не хочешь, нужно бросать письмо. Начинают укладываться. У нас все-таки порядочно добра набралось. Оно и немудрено — сколько были на одном месте. Крепко всех вас целую. В.

8 сентября.

Дорогие мои! Не понимаю тебя Катя — неугомонная ты. Мало ли ты намучила ноги, мало перенесла неприятностей, мало поскучала о ребятах? Зачем тебе опять в город. Нe лучше ли было б перезимовать в деревне, работая в детдоме? Смотри не просчитайся и не жалей потом. Сегодня четвертый день как мы на новом месте. Первый день и ночь провели вблизи деревни, второй день и ночь в лесу. Две ночи мерзли, одну ночь — сегодняшнюю — мокли и, похоже, что и сегодня будем мокнуть. А сохнуть придется, когда будет солнце. Погода стояла изумительная. Весь день солнце. Два дня занимались оборудованием шалашей и сбором брусники, которой очень много. Строить землянки нет смысла — дня через два, три — вперед, в дело. Второй год как я среди природы и зимой и летом. И всё не нагляжусь, не налюбуюсь. Какой-то ненормальный. Осень. Золотая осень. Как хорошо сейчас в лесу! 6-го числа получил, наконец, письмо от Клавдии и хотя в нем толком ничего — думаю, что в Москве всё в порядке. В тот же день и от тебя было письмо с приложением — писулька от Лели. И совсем неожиданно было и приложение в письме Клавдии — записка от М. Она в ТатАССР, три месяца работала в колхозе, в поле, ветеринарным фельдшером, санитаром, а теперь бухгалтером леспромхоза. Её адрес: ТатАССР, Актыныш, Лесзаг. Говорит, что сама растолстела а дочка похудела. Мечтает о Москве. Читала ли ты в газетах о попытке налета на Москву? Такие попытки будут ещё видимо не раз. Ну, остаюсь живым, здоровым. И вы тоже постарайтесь быть здоровыми. Обязательно. Крепко целую всех. В.

9 сентября.

Дорогие мои! Солнце садится. Еще несколько минут, и оно скроется за лесом. Где-то ухают орудия, трещат пулеметы. Вот туда, ближе к цели идем и мы через несколько часов. Ваше очередное письмо найдет меня на новом месте. Возможно не в таком чудесном лесу. Знаете, какой я труд сегодня совершил? Написал письма Леле, Клавдии, М. и вот последнее пишу вам. Это ответ на ваше, в пухлом розовом конверте. И долгожданное письмо от бабушки со всеми милыми подробностями (как приятно читать всё это). Все-таки совесть даже в таком деле как ответы на письма много значит. Мне бы теперь ответить Наташе, Дёме и тогда бы можно жить в ладу с совестью.

Катя, зачем такие неблагозвучные прилагательные к слову детдом. Разве там так уж невыносимо работать, так плохо будет детям? Летом ты говорила, что оставление ребят в детдоме — счастье. Я не пойму тебя. Надо как-нибудь зиму пережить. Последнюю зиму. А литературные мечтания вынашивай пока. Время придет, и увидят свет они. Не сердись на меня за все эти советы. Это единственное, что могу преподнести вам. И конечно вы не сомневаетесь, что будь в моих силах сделать что-либо другое — я бы сделал, не считаясь ни с чем и не задумываясь. В первый раз за всё время войны, какой-то архибдительный цензор вычеркнул несколько слов из письма. И пустяк какой-то видимо. Он может быть и свою совесть успокоил. Бабушка как раз писала там о ценах на продукты. Шила в мешке не утаишь. Трудно представить, во что превратятся наши дети к тому времени, когда мне придется увидеть их. Только бы увидеть их, а там что будет, то будет. Не захотят иметь папашу без лавров — их дело. Володя, а мы большой шалаш построили себе. И жалко, что сегодня придется бросать его. На даче я тебе и Илюхею построю такой же. И лошади наши две — «Ворон» и «Грач» тоже в шалаше. И к нам они приходят, к нашему шалашу. Крепко, крепко целую всех вас. Пишите. В.

10 сентября.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Идея истории
Идея истории

Как продукты воображения, работы историка и романиста нисколько не отличаются. В чём они различаются, так это в том, что картина, созданная историком, имеет в виду быть истинной.(Р. Дж. Коллингвуд)Существующая ныне история зародилась почти четыре тысячи лет назад в Западной Азии и Европе. Как это произошло? Каковы стадии формирования того, что мы называем историей? В чем суть исторического познания, чему оно служит? На эти и другие вопросы предлагает свои ответы крупнейший британский философ, историк и археолог Робин Джордж Коллингвуд (1889—1943) в знаменитом исследовании «Идея истории» (The Idea of History).Коллингвуд обосновывает свою философскую позицию тем, что, в отличие от естествознания, описывающего в форме законов природы внешнюю сторону событий, историк всегда имеет дело с человеческим действием, для адекватного понимания которого необходимо понять мысль исторического деятеля, совершившего данное действие. «Исторический процесс сам по себе есть процесс мысли, и он существует лишь в той мере, в какой сознание, участвующее в нём, осознаёт себя его частью». Содержание I—IV-й частей работы посвящено историографии философского осмысления истории. Причём, помимо классических трудов историков и философов прошлого, автор подробно разбирает в IV-й части взгляды на философию истории современных ему мыслителей Англии, Германии, Франции и Италии. В V-й части — «Эпилегомены» — он предлагает собственное исследование проблем исторической науки (роли воображения и доказательства, предмета истории, истории и свободы, применимости понятия прогресса к истории).Согласно концепции Коллингвуда, опиравшегося на идеи Гегеля, истина не открывается сразу и целиком, а вырабатывается постепенно, созревает во времени и развивается, так что противоположность истины и заблуждения становится относительной. Новое воззрение не отбрасывает старое, как негодный хлам, а сохраняет в старом все жизнеспособное, продолжая тем самым его бытие в ином контексте и в изменившихся условиях. То, что отживает и отбрасывается в ходе исторического развития, составляет заблуждение прошлого, а то, что сохраняется в настоящем, образует его (прошлого) истину. Но и сегодняшняя истина подвластна общему закону развития, ей тоже суждено претерпеть в будущем беспощадную ревизию, многое утратить и возродиться в сильно изменённом, чтоб не сказать неузнаваемом, виде. Философия призвана резюмировать ход исторического процесса, систематизировать и объединять ранее обнаружившиеся точки зрения во все более богатую и гармоническую картину мира. Специфика истории по Коллингвуду заключается в парадоксальном слиянии свойств искусства и науки, образующем «нечто третье» — историческое сознание как особую «самодовлеющую, самоопределющуюся и самообосновывающую форму мысли».

Р Дж Коллингвуд , Роберт Джордж Коллингвуд , Робин Джордж Коллингвуд , Ю. А. Асеев

Биографии и Мемуары / История / Философия / Образование и наука / Документальное
Шопенгауэр
Шопенгауэр

Это первая в нашей стране подробная биография немецкого философа Артура Шопенгауэра, современника и соперника Гегеля, собеседника Гете, свидетеля Наполеоновских войн и революций. Судьба его учения складывалась не просто. Его не признавали при жизни, а в нашей стране в советское время его имя упоминалось лишь в негативном смысле, сопровождаемое упреками в субъективизме, пессимизме, иррационализме, волюнтаризме, реакционности, враждебности к революционным преобразованиям мира и прочих смертных грехах.Этот одинокий угрюмый человек, считавший оптимизм «гнусным воззрением», неотступно думавший о человеческом счастье и изучавший восточную философию, создал собственное учение, в котором человек и природа едины, и обогатил человечество рядом замечательных догадок, далеко опередивших его время.Биография Шопенгауэра — последняя работа, которую начал писать для «ЖЗЛ» Арсений Владимирович Гулыга (автор биографий Канта, Гегеля, Шеллинга) и которую завершила его супруга и соавтор Искра Степановна Андреева.

Арсений Владимирович Гулыга , Искра Степановна Андреева

Биографии и Мемуары