Читаем Письма с фронта лейтенанта Климовича полностью

Дорогие мои! Поздравляю вас с праздником. Предаваться грустным размышлениям по поводу того, что Октябрь приходится отмечать не в кругу родных и знакомых, а в блиндаже и окопе не стоит. Будет праздник и на нашей улице. Чудесное морозное утро. Тишина. Медленно, плавно падает снег. В воздухе чувствуется праздник, пахнет им. Природа знает, что сегодня за день. В 6 утра кончилась моя "сталинская вахта". Замерз крепко. Хотя я одет по- зимнему. Выдали нам теплые шапки, ватные брюки и телогрейки, теплое белье, белоснежные байковые и суконные портянки. Подшлемники. Ночью привезли подарки. Всё это заботы тыла. У меня опять мысли — не стоим, не оправдываем мы ваших забот. Иждивенцы в самом плохом смысле этого слова. Получил три письма — бабушкино с рисунками, Шурино (он пока жив, хотя не совсем здоров) и, что совершенно неожиданно, от Виктора Федоровича. Жив, хотя дважды был ранен. Сейчас он в Москве в 45- дневном отпуске. Был в Киеве, под Сталинградом, лежал в госпитале в Нежине. Но, кажется, поумнел мало. Не знаю, что тебе рассказывала Тамара о Москве, но твои предположения мне кажутся слишком пессимистическими и необоснованными. В чем дело? Ты хоть намеками объясни, что за страсти привезла Тамара из командировки. И конечно она рассказала о жизни московской, и конечно ты сама должна видеть, что жалеть о том, что вы не там, не приходится. Вы хоть дровами, более — менее, обеспечены, картошкой. О детях не говорю. А что было б там? Словом, по — моему, хорошо, что вы в деревне, что ребята в детдоме. Бабушке очень благодарен за письмо, за новости о Володе и Илюше. Как было б хорошо получать такие письма хоть раз в неделю. Может быть, и удастся повидать вас хоть мельком. Правда, это пока только мои предположения, мечты. Всё будет зависеть от обстановки. Я часто, часто бываю мысленно с вами. И хочется верить в то, что тогда в апреле 41 г. видел вас не в последний раз. А иначе к чему всё то, что пришлось, приходится и придется пережить? Ты Катя не ответила на многие мои письма. Пиши подробней о своих литературных делах. И почему туго дело с работой по договору. Вчера вечером пытались поймать Москву, но так ничего и не вышло. Днем или вечером будут газеты, и тогда узнаем, что сказал Сталин. И бесспорно одно — будет и на нашей улице праздник. Будет — твердо верю в это. Все покрыто белой пеленой. Светит солнце. В доброе старое время мы были б на улице. Скоро 12 часов — начало демонстрации в Москве, если она будет в этом году. Крепко целую всех. В.

13 ноября.

Дорогие мои! Вчера получил твое письмо от 2 числа. Сажусь за стол с самыми благими намерениями вымучить ответ. Честное слово, это теперь нелегкая задача. Если только писать по твоему рецепту жив, здоров — дело другое. Но это ни тебе, ни мне неинтересно. А беспокоиться по поводу моего молчания пока совершенно незачем. Не в первый раз говорю — до Нового года я в тылу и, пожалуй, — в глубоком. Например, за полтора месяца только два раза прилетали с визитом «гости», несмотря на близость железной дороги. В радиусе 2-х км деревни, где сохранилось гражданское население. Его представителей можно видеть и вокруг нашего расположения. Идет натуральный товарообмен: клюква, молоко на мыло и сахар. И причем не обязательно, чтобы сахар или мыло были своими. Можно и соседа — берут одинаково охотно. Я пострадал уже не один раз. Всё какая-то я бы сказал болезнь — надежда увидеть вас — заставляют экономить или не есть. Нужно излечиться от этого. Первую попытку сделал вчера и получил 1/2 бутылки молока. С каким бы удовольствием отдал бы его вместо пролитых тобой двух литров! И дрова. Мы много заготовили их на зиму. Много ещё валяется вокруг нас. Жаль, что от моих желаний у вас ни дров ни молока не становится больше. Есть у меня сейчас немного денег. Хотел было выслать, но узнав, что ты получила аванс за статьи, решил подождать до дня Илюшкиного рожденья. Если же вам сейчас необходимо, то напиши, я не стану ждать декабря. Будет хоть на молоко. Ну а после Нового года — буду регулярно присылать. Скорей бы только. Дух Угрюм Бурчеева и некоторые прелести товарищеского общения бывают подчас невыносимы. Об этом как-нибудь после. Сегодня легкий мороз. Снег упорно не хочет одевать землю. Погода в сущности прекрасная, но когда 6-10 часов на улице, то довольно гнусно. А что же будет дальше? Два раза в неделю у нас бывает кино. Фильмы все старые, но когда смотреть больше нечего и это хорошо. В клубе, когда танцуют «туземки» с нашими совсем не подумаешь, что где — то за сотню километров, война. А события разворачиваются. Союзники начинают от слов переходить к делу. Так хотелось бы дожить до дня победы, увидеть, как будет построен послевоенный мир. О том, что хотелось бы повидать вас, я не говорю. Начинается урок. Не беспокойтесь напрасно обо мне. Буду жив, значит здоров. Крепко целую всех. Пишите. В.

21 ноября.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Идея истории
Идея истории

Как продукты воображения, работы историка и романиста нисколько не отличаются. В чём они различаются, так это в том, что картина, созданная историком, имеет в виду быть истинной.(Р. Дж. Коллингвуд)Существующая ныне история зародилась почти четыре тысячи лет назад в Западной Азии и Европе. Как это произошло? Каковы стадии формирования того, что мы называем историей? В чем суть исторического познания, чему оно служит? На эти и другие вопросы предлагает свои ответы крупнейший британский философ, историк и археолог Робин Джордж Коллингвуд (1889—1943) в знаменитом исследовании «Идея истории» (The Idea of History).Коллингвуд обосновывает свою философскую позицию тем, что, в отличие от естествознания, описывающего в форме законов природы внешнюю сторону событий, историк всегда имеет дело с человеческим действием, для адекватного понимания которого необходимо понять мысль исторического деятеля, совершившего данное действие. «Исторический процесс сам по себе есть процесс мысли, и он существует лишь в той мере, в какой сознание, участвующее в нём, осознаёт себя его частью». Содержание I—IV-й частей работы посвящено историографии философского осмысления истории. Причём, помимо классических трудов историков и философов прошлого, автор подробно разбирает в IV-й части взгляды на философию истории современных ему мыслителей Англии, Германии, Франции и Италии. В V-й части — «Эпилегомены» — он предлагает собственное исследование проблем исторической науки (роли воображения и доказательства, предмета истории, истории и свободы, применимости понятия прогресса к истории).Согласно концепции Коллингвуда, опиравшегося на идеи Гегеля, истина не открывается сразу и целиком, а вырабатывается постепенно, созревает во времени и развивается, так что противоположность истины и заблуждения становится относительной. Новое воззрение не отбрасывает старое, как негодный хлам, а сохраняет в старом все жизнеспособное, продолжая тем самым его бытие в ином контексте и в изменившихся условиях. То, что отживает и отбрасывается в ходе исторического развития, составляет заблуждение прошлого, а то, что сохраняется в настоящем, образует его (прошлого) истину. Но и сегодняшняя истина подвластна общему закону развития, ей тоже суждено претерпеть в будущем беспощадную ревизию, многое утратить и возродиться в сильно изменённом, чтоб не сказать неузнаваемом, виде. Философия призвана резюмировать ход исторического процесса, систематизировать и объединять ранее обнаружившиеся точки зрения во все более богатую и гармоническую картину мира. Специфика истории по Коллингвуду заключается в парадоксальном слиянии свойств искусства и науки, образующем «нечто третье» — историческое сознание как особую «самодовлеющую, самоопределющуюся и самообосновывающую форму мысли».

Р Дж Коллингвуд , Роберт Джордж Коллингвуд , Робин Джордж Коллингвуд , Ю. А. Асеев

Биографии и Мемуары / История / Философия / Образование и наука / Документальное
Шопенгауэр
Шопенгауэр

Это первая в нашей стране подробная биография немецкого философа Артура Шопенгауэра, современника и соперника Гегеля, собеседника Гете, свидетеля Наполеоновских войн и революций. Судьба его учения складывалась не просто. Его не признавали при жизни, а в нашей стране в советское время его имя упоминалось лишь в негативном смысле, сопровождаемое упреками в субъективизме, пессимизме, иррационализме, волюнтаризме, реакционности, враждебности к революционным преобразованиям мира и прочих смертных грехах.Этот одинокий угрюмый человек, считавший оптимизм «гнусным воззрением», неотступно думавший о человеческом счастье и изучавший восточную философию, создал собственное учение, в котором человек и природа едины, и обогатил человечество рядом замечательных догадок, далеко опередивших его время.Биография Шопенгауэра — последняя работа, которую начал писать для «ЖЗЛ» Арсений Владимирович Гулыга (автор биографий Канта, Гегеля, Шеллинга) и которую завершила его супруга и соавтор Искра Степановна Андреева.

Арсений Владимирович Гулыга , Искра Степановна Андреева

Биографии и Мемуары