Письма сестре

Ты, милая Анюта, на отличном пути: ты учишься, живешь в русском, деятельном, свежем городе и сама, следовательно, ведешь жизнь деятельную. Господи, как посмотришь на жизнь барышень новороссийских трущоб, да вот, чтобы не долго ходить, – на жизнь Софи Гартинг[22], ее тетушки и братьев: наряды это их душа, это – пульс их жизни; сон, еда и апатичное, сонное бездействие, – вот в чем проявляется эта жизнь, или, лучше сказать, это прозябание. Если бы еще все это оживлялось выездами, – жизнь в свете имеет свою поэзию, свои хорошие стороны, но и этого нет; часы досуга (т. е. промежутки между спаньем, едою и туалетом) проходят в пустейших разговорах в самом тесном кружке знакомых, которые только притупляют и опошливают всю мысленную систему человека. Мужчины проводят время не лучше: еда, спанье и карты.

Если Гоголевская картина русского общества устарела, то никак не относительно Бессарабского общества. Этот застой, болото с его скверными миазмами, и порождает десятки болезней общества: самодурство, кокетство, фатовство, разврат, мошенничество и т. д. У бессарабских молдаван нет своей родной цивилизации; поэтому средний класс, или не очень богатые помещики, остаются необразованными степняками, a bean-monde[23], воспитываясь в русских учебных заведениях, должны бы были, кажется, любить русских и отдавать справедливость их цивилизованности, но нет – они предпочитают основательному образованию, даваемому русскими уч[ебными] заведениями], те жалкие верхушки французской цивилизованности, которые они нахватали от гувернеров и гувернанток…

Но извини, что две страницы моего письма я занял совсем, может быть, неинтересными рассуждениями, но молдаване во время пребывания моего в Кишиневе так возмутили меня, что я рад случаю отвести с тобою душу. Обещаю в будущем письме продолжать мою руготню, уже по одному тому, чтобы продолжить до конца изложение идей об этих выродках. Вообще я положил себе за правило отвечать как можно обстоятельнее и логичнее на вопросы, которые задаешь себе по поводу разных явлений в жизни окружающего – настоящей и прошедшей; этим я занимаюсь, лежа в постели, ожидая, покуда «сладкий сон смежит мои веки», в сочинениях по «Русской словесности» (за что я заслужил особое внимание Пересветова), позволь мне излагать мои мысли и в письмах к тебе. Прощай, Анюточка, напиши мне: «Что ты? Как ты? Переменило ли тебя время?», как говорит Тургеневский Михалевич… милый Тургенев, – прочла ли ты его всего, и что вообще ты теперь читаешь?

Еще раз желаю тебе всего, всего хорошего. Крепко, крепко целую тебя. Всех наших – кого целую, кому кланяюсь, а кому – целую ручки. Что поделывает Жоржа?

Твой брат и друг М. Врубель

Извини, что так мало и бестолково пишу, – нет времени: много задано на завтра из геометрии.

1873 год. Люстдорф [Одесса], 9 августа

Как ни совестно, дорогая Анюта, а надо признаться, что я таки с большим и большим трудом свыкся с мыслью, что мне надо же наконец тебе писать; но и после этого момента я не раз садился за перо и вставал, оставляя бумагу совершенно чистою. Причина первого обстоятельства – лень, которой особенно много набирается летом, в пору созерцания и dolce far niente[24]; причина же второго залегла в страстишке блеснуть красноречием, глубокомыслием и многим, что так прекрасно и чтимо, если оно своеобразно или лучше – не присвоено и естественно, и что, в то же время, так пошло в переписке между нами, обыденными, дюжинными людьми, где оно – или высижено, или нахватано par ci par la…[25] но выходит, кажется, что моя фраза сама противоречит ее содержимому!..

Итак, скорее к делу! В сторону фразы! Надо только окончить начатый с письмом период… Что, бишь, я там такое сказал? Да, да! Вспомнил! Так вот, сегодня вечером, садясь к тебе писать с твердым решением дописать, я тем самым проявил всю ясность усвоения взгляда, самого, как видишь, нелестного на те две страстишки, что так замедлили появление на свет этого письма. Кажется, ясно, но не совсем-то коротко. Итак, радуйся излечению твоего брата от сих двух пороков! Но пусть эта радость не заставит тебя забыть вбить тот гвоздь, на котором уже висело и висит столько ушей последователей Брамы и Будды!.. Буду, по возможности, рассказывать тебе все о каждом члене нашей семьи.