Письма сестре

Будет об этом. Завтра начинаются опять классы. Ты себе представить не можешь, какой радостью наполняюсь при этой мысли. Глупое, бестолковое праздничное болтанье. Два-три дня, проведенных с Сашей[66] и Палей[67] и 3[инаидой] А[нтоновной][68], проведенных в задушевной беседе несколько часов с Бруни[69] и Савинским[70] – в интересной беседе – вот все, что было приятного за эти три недели. Остальное – беспутное, развращающее шатанье. Саша уедет (невеста его все нездорова: она должна еще недели три пролежать, чтобы совсем поправиться, и поэтому свадьба отложена до весны). Паля будет занят проектами. Савинский уезжает уже за границу, с Бруни буду видеться в Академии.

Никуда, никуда положительно не ступлю ногой – так только и возможно работать. Все эти обеты особенно волнуют меня сегодня, под впечатлением нахожусь беседы с Репиным, который только что был у меня. Сильное он имеет на меня влияние: так ясны и просты его взгляды на задачу художника и на способы подготовки к ней – так искренни, так мало похожи на чесанье языка (чем вообще мы так много занимаемся и что так портит нас и нашу жизнь), так наконец строго и блестяще отражаются в его жизни. Обещал по субботам устроить рисовальные собрания. Искренне радуюсь этому. Завтра, вздохнув всеми легкими, за работу, или, как у нас выражаются, – «ворочить».

Порадуйся со мной, как я душевно радуюсь твоему счастливому житью. Дай тебе судьба, чтобы всегда оставалось по-нынешнему, пока не изменятся твои собственные желания. Ты это очень и очень заслужила, Нюта моя. Анна Петровна получает самые лестные о тебе отзывы от Анны Никифоровны[71]и самые восторженные от Софьи Петровны. Вот тебе свежая новость: Ф[едор] Михайлович[72] женится; написал два дня тому назад бешеное письмо М[арии] Ф[едоровне][73], где объявляет, что он жених Ольги Александровны Богушевской. Она дочь соседнего помещика, ей еще не минуло шестнадцать лет и предстоит еще два года гимназического курса. По отзывам М[арии] Ф[едоровны] и Е. М.[74], которые познакомились с Богушевскими во время летнего пребывания у Феди, семья и барышня – прелестные. Дети в восторге от твоего гостинца и благодарят тебя. Тебе кланяются: М[ария] Ф[едоровна], Е. М., А, П., Роза Александровна, Екатерина Васильевна, Маня[75], m-lle Кнорре[76],

Целую тебя. Твой брат Миша

Ух, надо медали получать! Или нет, нет: надо работать, работать и работать. Слушал «Фауста» – никакого впечатления не произвел. Не застывание же это уже. Нет, это: вон из-под роскошной тени общих веяний и стремлений в каморку, но свою – каморку своего специального труда – там счастье.

1883 год. Апрель. Петербург

Имеешь, Нюта, полное право сердиться. Но я до того был занят работою, что чуть не вошел в Академии в пословицу. Если не работал, то думал об работе. Вообще нынешний год, могу похвастать, был для меня особенно плодотворен: интерес и умение в непрерывности работы настолько выросли, что заставили меня окончательно забыть все постороннее: ничего не зарабатывая, жил «как птица даром божьей пищи», не смущало меня являться в общество в засаленном пиджачке, не огорчала по целым месяцам тянувшаяся сухотка кармана, потерял всякий аппетит к пирушкам и вообще совсем бросил пить; в театр пользовался из десяти приглашений одним. Видишь, сколько подвигов! И вместе с тем, как легко и хорошо жилось.

Я говорю жилось, потому что вот уже неделя, как классы прекратились впредь до 6 сентября. Пять месяцев! Великолепный дар. Жаль только, что им нельзя пользоваться нераздельно мне с моей супругой – искусством, надо кое-что уступить приготовлению к научным экзаменам и занятиям для заработка. Эта перспектива вторжения в мой милый мирок чистого искусства меня печалит, и вот почему я до сих пор еще не решаюсь на раздел, нахожусь в том противном состоянии, которое принято называть отдыхом от усиленных занятий и посвящать разным накопившимся отложенным мелочам. Ты разлучился с тем, к чему ты прикован всем существом, а ты в это время думай о том, что у тебя башмак развязался. Может быть, это слишком легко меня извиняет, потому что слишком красиво и неточно. Но все равно – мне мелочи труднее всего…

Итак, я отдыхаю, а вернее – скучаю и потому о времени труда говорю как о милом прошлом. Так как настоящее неинтересно, о будущем говорить не хочу, потому что мне теперь часто до отвращения противны неисполненные планы, – буду говорить о прошлом. Помню, в последнем письме я писал тебе о Срезневских, Репине. Первых я довольно скоро забросил за недосугом, хотя на Пасхе и собирался с визитом. Второй как-то сам к нам, чистяковцам, охладел, да мы, хотя и очень расположены к нему, но чувствуем, что отшатнулись: ни откровенности, ни любовности отношений уже быть не может. Случилось это так: открылась Передвижная выставка[77]. Разумеется, Репин должен был быть заинтересован нашим отношением к его «Крестному ходу в Курской губернии», самому капитальному по талантливости и размерам произведению на выставке.