Письма, телеграммы, надписи 1927-1936

«Дорогой товарищ Максим Горький!

Я прошу твоего здоровья и твоей целости. От меня тебе много приветов и лучшие пожелания. Народного поэта Дагестана Сулеймана Стальского просьбу не считай унизительной и не вини его за то, что он не приехал в Москву в связи с недавним несчастьем, постигшим нашу страну. Если бы не эти зимние трудности и холода, если бы не слабость моих сил, я бы непременно был там вместе с вами. Я стар, я слишком зависим от своих немощей, как это известно и тебе. Но горе, постигшее вас, упало и на мои плечи (и на плечи моих односельчан) с такой же силой, и, будучи в своем ауле, мы переживаем не меньше вашего в Москве. Я очень горевал, что черный змей, который ужалил тов. Кирова, уползет в нору. Но сейчас старческое сердце мое все же несколько успокоено, ибо змей пойман, он раздавлен нами. Хорошо!

Дорогой друг Максим Горький! Я знаю, конечно, что соболезнование мое запоздало на полтора месяца, но начать иначе свое письмо мне не позволяет совесть, потому что память о несчастье еще слишком свежа.

Я сожалею, что в этом же письме мне приходится обратиться к тебе по одному делу. Дело такое:

Наш Дагестан — молодая республика. В июне 1935 года ей исполняется всего лишь 15 лет, но ты увидишь — она имеет уже окрепшее, сильное тело и ясный взгляд. Эта страна, как и ты, наверное, слышал, состоит из скал и ущелий, из гор и рек. Очень много бед приходилось преодолевать в этих горах партии и героическим партизанам в гражданскую войну. Но не меньше приходится преодолевать ухабов и хаоса и сегодня. Такие же скалы и ущелья, такие же горы и реки приходится теперь переваливать в человеческих сердцах и в человеческом сознании, потому что наши нищие народы только после революции вышли в люди, до этого были забытыми, заброшенными на хуторах, слепыми пасынками.

Я думаю, очень интересно было бы рассказать о том, как получают в наши дни, в нашей стране слепые — зрение, глухие — слух, голые — шубы, забытые — коней, мерзнущие — солнце, старики — молодость. У нас это получается на каждом шагу, и мне обидно, что к этому уже привыкли, этому не удивляются, это забывается.

Поэтому я очень и очень много прошу тебя, дорогой товарищ Максим Горький, прислать к нашему юбилею (июнь 1935 года) четырех хороших, способных, умеющих писателей, пусть они напишут книгу о стране гор, которая становится страной веселых садов, жизнерадостных колхозов и умных, здоровых юношей. У нас много удивительных вещей найдут они, эти посланные тобою люди, и я уверен, книга будет полезной.

Я прошу вашей'помощи не потому, что у нас не к кому обратиться. Но писатели и поэты Дагестана, во-первых, еще слишком юны, во-вторых, они пишут на своих родных языках, а книгу нужно написать так, чтобы ее читала вся страна, и, в-третьих, наши писатели тоже уже успели привыкнуть к чудесам, которые творятся вокруг них. Нужен свежий глаз, нужно прислать опытных и авторитетных людей, и, я надеюсь, это дело принесет немалую пользу всему Союзу.

Ты меня не вини и не осуждай за это письмо.

Невзирая на то, что я неграмотен (это письмо мною продиктовано соседу), невзирая на то, что я стар и слаб (ведь и свет очей моих начинает меркнуть, и уши становятся непослушными, и ноги нестойкими), но ты вникни в мою просьбу, дорогой товарищ Максим Гэрький, и, если ошибся, прости за беспокойство.

Надеюсь, летом увидимся — только бы здоровье.

Передай мой горячий колхозный привет товарищу Сталину.

Привет его боевым друзьям.

Кланяюсь всей семье твоей, сердцем и мыслями твой друг

Сулейман Стальский»

(Сулейман Стальский, Сочинения, Гослитиздат, М. 1948, стр. 369–371).