Письма, телеграммы, надписи 1927-1936

Но года четыре тому назад Шаляпин издал «Записки» в Америке и предложил мне за работу мою 2500 долл. Я нуждался в деньгах, незадолго перед этим занимал у Шаляпина 1200 д., которые и уплатил ему из суммы в 2500.

Полагаю, что все это Вам небезинтересно знать, а м. б., и полезно.

Крепко жму руку.

1009 Н. В. БОГДАНОВУ

Декабрь 1930, Сорренто.

Просмотрел 60 стр. Вашей книжки, дальше не могу, нет времени. К тому, что я говорил Вам, могу добавить немного и не в Вашу пользу.

Плохо, неряшливо написана книжка. Конечно, неряшливость формы и языка еще не порок, а, м. б., только техническая малограмотность, от этого можно вылечиться.

Гораздо хуже то, что Вы, такой еще молодой, так мало знающий жизнь, оказались таким самонадеянным, — взяли тему совершенно непосильную Вам и, конечно, не сладили с ней, нагородили множество мещанской пошлости.

У Вас дурак убивает женщину за то, что другой дурак заразил ее люэсом. Что же это — правильно и справедливо, по-Вашему? И неужели Вы думаете, что в социалистическом обществе отношения полов будут строиться только на физиологической почве, т. е. так, как они строятся в мещанстве всех стран и в Вашей книжке?

«Половое влечение, чистое, незатуманенное, природное» — свойственно мукам, крысам, лягушкам, мещанам, собакам и всему зоологическому миру. У Вас Потапыч учит, что именно такой стихийный хаос в области оплодотворения и размножения суть «новая форма половых отношений».

Вопрос о положении женщины в социалистическом обществе, которое строится у нас, — вопрос, которого социалистическая мысль еще не касалась с той глубиной и силой, которая ей свойственна. Книжки, подобные Вашей, прикрывают значение этого вопроса легковесным мусором слов. В современном нашем быте положение женщины все еще не достойно ни ее, ни нас. Она продолжает быть игрушкой похоти двуногих кобелей. Вот против этого надобно бороться, а не писать плохонькие книжки о том, как заразили девушку и за это убили ее.

Постыдная книжка. Очень сожалею, что не могу сказать ничего иного. Это тем более жаль, что человек Вы — способный, можете писать. Но Вам нужно усердно учиться, а писать не торопитесь. В этом деле пословица «Поспешишь — людей насмешишь» вполне на своем месте.

1931

1010 ПОПОВУ

3 января 1931, Сорренто.

Вы, т. Попов, написали мне очень хорошее письмо; «резких слов» я в нем не нашел, а искренность и прямоту его — хорошо чувствую. Отвечу вам так же, как Вы написали.

По поводу виллы — Вы введены в заблуждение: никогда, никаких вилл у меня не было, нет и, разумеется, не будет. На ложь я не способен, а было бы великой ложью, если б я обзаводился собственностью, одновременно радуясь мощному строительству социализма рабочим классом Союза Советов. «Всяческим комфортом», т. е. условиями, которых требует мое здоровье, мой возраст, моя работа, я «обзавелся» бы гораздо лучше в Союзе, чем здесь. Сыновей моих я «в буржуазных школах» не учу, сын у меня — один, он — мой секретарь, ему— 30 лет, женат, двое детей; им учиться еще рано — малолетки. «Виллу» и «комфорт» навязала мне буржуазная пресса — эмигрантская, — навязала с простой целью: компрометировать меня в глазах искренних, но доверчивых социалистов.

В Союзе Советов, конечно, есть место не хуже Сорренто, но, живя в Союзе, я жил бы в Москве, а жить в Черноморье, напр., — смысла нет, это почти так же далеко от Москвы, как Италия. А в Москве мне мешали бы работать различные заседания, посещения и т. д. Здесь я живу совершенно изолированно, одиноко, и это позволяет мне спокойно работать 10–12 часов в сутки. В Москве соблазняли бы театры, поездки туда-сюда, — здесь я в театры не хожу и даже в городе — 3 километра от моей квартиры — не был вот уже два месяца.

«Итальянская цензура» мешать мне — не может. Писал я всегда «без опаски», то, что знаю, что думаю. «Арестовать» меня — не за что, а если бы арестовали, разыгрался бы скандал, не бесполезный для нас, для Союза С[оциалистических] С[оветов]. Так-то, дорогой мой!

А затем я все-таки перееду жить в Союз, время такое, что надобно быть дома.

Но перееду, кончив все начатые здесь работы. Приеду и в этом году, в апреле.

Удовлетворяет Вас ответ мой? Не удовлетворяет — пишите еще, отвечу.

За письмо — спасибо. Очень хорошее письмо.

Крепко жму руку.

А. Пешков

3. I. 30.

1011 Л. В. НИКУЛИНУ

12 января 1931, Сорренто.

Льву Никулину.

(Отчества не знаю по его вине.)

Получил Ваше письмо и — рад узнать, что Вы работаете. Не примите это за «комплимент», — нет, это естественное выражение искренней симпатии и серьезного интереса к Вашему мастерству. Очерк о маневрах сделан отлично, даже — скажу — образцово. Весьма заинтересован пьесой и еще больше «Маньчжурским экспрессом».