Читаем Письма. Том I. 1828–1855 полностью

Никогда не в состоянии буду возблагодарить Вас, как за подарок Ваш, путешествие на Сенявине, так особливо за последнее письмо Ваше, которое доказывает, что Вы и при обширнейших и беспрерывных занятиях Ваших уделяете время — помнить меня; меня, который, по совести скажу, совсем не стою такого мнения и таких похвал, каковые Вы изъявляете обо мне даже целому свету. Это меня даже приводить в стыд, тем более, что я никак не могу вполне оправдать сей Ваш обо мне отзыв; и, если что-нибудь в этом случае сколько-нибудь утешает меня, это то, что я, хотя кое какие, но сплотил правила грамматики Лисьевской; и это отнюдь не потому, чтобы она как-нибудь льстила моему самолюбию, но потому, что этим я, по крайней мере хотя несколько, удовлетворил Вашему пламенному любознанию, и тем отчасти доказал мое сердечное к Вам уважение, которое одно только заставило меня заниматься таким трудом, который никогда не может принести мне никакой существенной пользы, по своему несовершенству, которое, я надеюсь, Вы мне извините, тем паче, что, если бы я не имел счастья познакомиться с Вами, то никогда бы не принялся составлять даже полправила. И спрашивается: кому бы я мог препроводить их? и что бы мне за дело тратить время по пустому, тогда, когда бы я мог сделать — хотя орган, даже два? Но будучи знаком с Вами, я трудился с удовольствием; и доволен и даже счастлив буду тем, если бы хотя только Вы одни в целом свете интересовались сим трудом моим и сколько-нибудь были им довольны. Обещанный мною словарь будет доставлен на следующей почте. Вы ожидаете моих исследований о Колошах[11]; к стыду моему, признаюсь, что я почти ничего не предпринимал еще; но притом сказать правду, едва ли я что-нибудь могу собрать об них верное, потому что я не могу, хотя бы и хотел, ознакомиться с ними так, как я был знаком с Лисьевцами, с которыми и между которыми я жил и которые открывали мне свою душу, а этих я могу только видеть, а потому все замечания мои будут почти поверхностные; — но при всем том я не оставляю мои намерения предпринять что-нибудь, и о всех успехах и неуспехах — не премину известить Вас; касательно же языка и особенно грамматики, скажу Вам откровенно, займусь или не займусь, это будет зависеть от того, как примут мою Лисьевскую грамматику гг. ученые, т. е. Академия, и даже примет ли?

В письме своем изволите говорить, что Вы надеетесь, что я не удержу под спудом и других сведений об Алеутах; не знаю, удастся ли привести к окончанию свое марание, которого уже намарано более 25 листов; некоторую часть из оного (о характере Алеут) я поднес Фердинанду Петровичу, и я уверен, что он сообщит Вам сие мое, может быть, слишком близорукое замечание. Прочее же марание я не иначе хочу доставить, как лично Вам, т. е. по прибытии моем в С.-Петербург. В прошедшем моем письме я намекал Вам о моем намерение быть в Петербурге для перепечатания Алеутского катехизиса; это намерение не только не охладело во мне по сих пор, но более и более увеличивается в своем объеме, и с будущего почтою начну хлопотать о приведении его в существенность и с тем вместе буду утруждать Вас просьбою содействовать мне в этом Вашим ходатайством и советами.

С 1-го сентября 1835 я, по препоручение Фердинанда Петровича, принялся вести Метеорологический журнал. И принялся с удовольствием, потому что ему угодно было препоручить мне, а Вам таковые записки интересны. — И потому не упущу ничего по сей части.

Приложенная Вами книжка об Американских языках очень интересна. И хотя я, по незнание Немецкого языка, не мог ею еще воспользоваться совершенно, но сколько мог видел, что большое сходство имеет Лисьевский язык с Thiroki (pag. 47) в глаголах, а все вообще в именах и также глаголах и проч. Впрочем Вы сами изволите усмотреть, если только время дозволить Вам заглянуть в ту и другую.

Позвольте поблагодарить Вас от искреннего сердца моего за то, что Вы приемлете участие и в моей радости, по случаю сопричисления меня к ордену; но слухи вернейшие до меня дошли, что в получении сего отличия, очень для меня лестного, я премного обязан Вашему старанию. Это уже чрез меру! Боже мой! чем я возблагодарю Вас за такое внимание! по крайней мере примите не льстивое уверение, что я до пределов жизни моей пребуду с истинным моим высоко почитанием к особе Вашей и сердечною благодарностью и совершенною преданностью, Вашего Высокоблагородья Покорнейшим слугою

Иоанн Вениаминов.

Ноября 21 дня 1835 г. Новоархангельск.

Письмо 8

Ваше Превосходительство Милостивый государь Феодор Петрович!

Перейти на страницу:

Похожие книги

Все думы — о вас. Письма семье из лагерей и тюрем, 1933-1937 гг.
Все думы — о вас. Письма семье из лагерей и тюрем, 1933-1937 гг.

П. А. Флоренского часто называют «русский Леонардо да Винчи». Трудно перечислить все отрасли деятельности, в развитие которых он внес свой вклад. Это математика, физика, философия, богословие, биология, геология, иконография, электроника, эстетика, археология, этнография, филология, агиография, музейное дело, не считая поэзии и прозы. Более того, Флоренский сделал многое, чтобы на основе постижения этих наук выработать всеобщее мировоззрение. В этой области он сделал такие открытия и получил такие результаты, важность которых была оценена только недавно (например, в кибернетике, семиотике, физике античастиц). Он сам писал, что его труды будут востребованы не ранее, чем через 50 лет.Письма-послания — один из древнейших жанров литературы. Из писем, найденных при раскопках древних государств, мы узнаем об ушедших цивилизациях и ее людях, послания апостолов составляют часть Священного писания. Письма к семье из лагерей 1933–1937 гг. можно рассматривать как последний этап творчества священника Павла Флоренского. В них он передает накопленное знание своим детям, а через них — всем людям, и главное направление их мысли — род, семья как носитель вечности, как главная единица человеческого общества. В этих посланиях средоточием всех переживаний становится семья, а точнее, триединство личности, семьи и рода. Личности оформленной, неповторимой, но в то же время тысячами нитей связанной со своим родом, а через него — с Вечностью, ибо «прошлое не прошло». В семье род обретает равновесие оформленных личностей, неслиянных и нераздельных, в семье происходит передача опыта рода от родителей к детям, дабы те «не выпали из пазов времени». Письма 1933–1937 гг. образуют цельное произведение, которое можно назвать генодицея — оправдание рода, семьи. Противостоять хаосу можно лишь утверждением личности, вбирающей в себя опыт своего рода, внимающей ему, и в этом важнейшее звено — получение опыта от родителей детьми.В формате PDF A4 сохранен издательский макет.

Павел Александрович Флоренский

Эпистолярная проза