Письма. Том I. 1828–1855

Американский священник, Карл Хейль, бывший секретарь Англо-Континентального общества, прямо озаглавливает свое сочинение об Иннокентии: «Innocent of Moscow the Apostle of Kamchatka and Alaska». Далее именует его в том же сочинении «героем миссионерства». Многие из иностранцев называли его «Русским Селъвном», приравнивая его проповедническое служение к неутомимой ревности на таком же поприще Сельвина Лихфилъдского — епископа, просветителя Новой Зеландии, и наконец о его апостольском служении свидетельствуют хранящаяся у нас письма Епископа Кентукки, Вениамина Босворта Смидта, и письмо из Буффало от Епископа А. Клевеланда. (См. кн. нашу «Иннокентий, М. Моск. и Колом.» М. 1883 г., стр. 755–757).

И действительно, миссионерские подвиги его были апостольскими не по одному названию миссионерского служения Апостольским, а по духу и силе их. Подобно древним равноапостольным просветителям, Греческому Царю Константину, Русской Княгини Ольге, Грузинской Царице Нине, Киевскому Великому Князю Владимиру и просветителю Пермской области, Святителю Стефану, он просветил христианством обширнейшие страны на Великом Океане, Северо-Американские владения, Камчатскую и Амурскую области.

Но питая манною божественных словес полудиких духовных своих чад, «указывая им путь в Царство Небесное», сей же печальник их сердобольный заботливо-отцовски изыскивал и указывал им средства к улучшение и земного существования своего. Для этого он тщательно изучал языки их, верования, поверья, обычаи, промыслы, орудия, жилища, пищу, ремесла, воздух, воду и землю. Такими исследованиями он много послужил и науке, и промышленной разработке местных природных богатств. Прекрасные описания его «Уналашкинских островов», глубокие лингвистические исследования разных наречий местных и другие ученые труды были встречены и русскими, и заграничными учеными с заслуженным уважением и благодарностью. Что же касается до собственноручных ремесленных произведена его, то и до сего времени некоторые из них заставляют призадуматься над всесторонним знанием Владыки. Так например: в церковно-археологическом Киевском музее при Академии хранится кресло, принадлежавшее А. Н. Муравьеву, из ясневого дерева, на пружинах, обитое темным бархатом, с решетчатой спинкой из китового уса, с медной дощечкой и надписью на ней: «сооружено руками Архиепископа Камчатского Иннокентия 1830 года». А в Приамурском отделе Императорского Географического Общества находятся часы собственноручной работы Митрополита Иннокентия, отличающееся, на ряду с отчетливостью исполнена, крайнею упрощенностью механизма при чрезвычайной верности хода. Эти ценные памятники старины принадлежат к самым лучшим и дорогим украшениям музеев.

Как верховного иерарха Русской Церкви, образ его, в сонме наших православных иерархов древнейших и позднейших, величественно обрисовывается отличительными, ему только свойственными, самобытными чертами. Выросший и подвизавшийся до семидесяти лет среди природы безискусственной, простой, какою она вышла из рук Творца, и среди таких же простых детей природы, он и сам был до очарования прост и доступен, ласков и приветлив, прям и беспристрастен, не любил ни в чем искусственной нарядности, не любил щеголять на показ ни своими знаниями, ни заслугами, а держал себя проще и смиреннее самого обыкновенного смертного. Правда, он не получил высшего академического образования, но сильный природный ум свой обогатил такими обширными и многосторонними познаниями из книг, а еще более из собственных изысканий и наблюдений, какими не многие ученейшие иерархи обладали в его время. При таких разносторонних глубоких сведениях, он оставался простым и открытым, как и сама природа-мать, воспитавшая, сохранившая и укрепившая душевные его силы. Сердце его было чуждо зависти и лукавства, честолюбия и самомнительности, искания богатства и увлечения роскошью. Напротив, с самого младенчества поставленный в борьбу с суровой природой и людьми, с нуждами и лишениями, он приучил себя к терпению и труду, к мужеству и стойкости, к самообладанию и находчивости, к воздержанно и довольству малым, к беспрекословной покорности воле Божией во всех обстоятельствах жизни.