Читаем Письма. Том I. 1828–1855 полностью

А потому, чтоб некоторым образом не ослабить веры и надежды на Единого Всевышнего и Всеведущего, я, до разрешения Вашего Преосвященства, осмелился дать ему следующее наставление: вижу я, что являющиеся тебе духи не диаволы, а потому, слушай их учения и наставления, если только оно не будет противно тому, чему я учил вас в общем собрании. Но другим, спрашивающим тебя о будущем и просящим помощи твоей, сказывай, чтоб они сами просили Бога, как общего всех Отца. Лечить тебе не возбраняю, но только с тем: кого намерен излечить, сказывай, что не своею ты силою лечишь, но Божиею, и советуй прилежнее молиться ж благодарить Его Единого; не запрещаю также и учить, но не более, как только давать наставления малолетним. О будущем же никому и даже мне самому не говорить ни слова. Прочим же Алеутам, бывшим тогда, сказал и велел сказывать, чтоб никто не называл его шаманом, но и не спрашивал и не просил бы его ни о чем, кроме единого Бога.

Преосвященнейший Владыко, милостивый архипастырь! изложив все вышеописанное и представляя Вашему Высокопреосвященству, покорнейше прошу благоволить дать мне Ваше милостивое архипастырское наставление и разрешение: справедливо ли я поступил в сем случае, и могу ли я и нужно ли, если только жив будет сей старик, видеть мне и говорить с духами, ему являющимися, и если можно, то с какою предосторожностью.

Донося о сем Вашему Преосвященству, я почел за нужное и приказал толмачу Ивану Панькову, переводившему слова мои и означенного старика, для удостоверение в истине повествовали моего и для подтверждения верности его перевода, здесь подписаться своеручно и хранить сие до времени за тайну.

Вашего Преосвященства, нижайший послушник Уналашской Вознесенской церкви.

Священник Иоанн Вениаминов.

Уналашка. 1-го мая 1828 года.

Андрей Николаевич Муравьеву как известно, был близок почти со всеми современными ему высшими иерархами Православной Церкви, и в числе их с покойным Московскими Митрополитом Иннокентием (Вениаминовым). Знакомство их началось в первый приезд миссионера из Сибири в Петербург, в 1839 году, перед возведением его в сан Епископа Камчатского, Курильского и Алеутского. Муравьев тогда много беседовал с ним и записывал у себя все, что от него слышал. О вышеприведенном событии из жизни почившего митрополита Иннокентия, описанном в письме его к Архиепископу Иркутскому Михаилу II, было записано Андреем Николаевичем (журнала «Эпоха» 1886 к стр. 105–106) так; «Утешительно читать о столь чудесном промысле Божием над дикими, забытыми миром, сынами Адама, которые однако же не были забыты Провидением и, при недостатка средств человеческих, верою одного из старших своих питали в себе спасительную веру, хотя и слегка им проповеданную».

Еще утешительнее было слышать о сем событии из уст самого очевидца, которые не навязывал никому сию назидательную повесть, а только скромно отвечал на деланные ему вопросы. Признаюсь, увлекаясь любопытством, и я невольно спросил у митрополита Иннокентия: отчего же не пошел он на зов таинственных мужей? Он отвечал мне: легко нам теперь, здесь в Петербурге, сидя со всеми в сих покоях, рассуждать о таком явлении и судить мой поступок; но подумайте, каково было слышать зов сей в пустыне, да еще с такою оговоркой, если я сомневаюсь? Удовлетворениe любопытства могло бы ввести меня в искушение; страшно было сомневаться и как бы искушать Бога, когда я видел чистое учение старца, почерпнутое из небесного источника. Может быть, я заплатил бы спокойствием совести и целой моей жизни за такой недоверчивый поступок.

— Не сказал ли вам еще что либо старшина Алеутский? — спросил я. Митрополит Иннокентий, тогда еще священник Вениаминов, отвечал, что он предсказал ему, что увидит царя, «и, конечно, мне бы никогда не пришло на мысль, что я буду в Петербурге и увижу Государя, а я всегда воображал, что когда-нибудь, по возвращении моем в Иркутск, удостоюсь там его видеть, если когда-либо предпримет туда путешествие».

— И вам не удалось более видеть старца и беседовать с его посетителями? — спросил я еще.

— Нет, отвечал с христианским смирением отец Иоаян (Иннокентий), потому что ответ моего архиерея пришел ко мне только на третий год, а до тех пор старец скончался блаженною кончиною, предсказав день и час своей смерти. Он собрал вокруг себя все свое семейство, зажег свечу перед иконою, молился, простился со всеми и, на одре смертном, оборотись к стене, тихо испустил дух.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Все думы — о вас. Письма семье из лагерей и тюрем, 1933-1937 гг.
Все думы — о вас. Письма семье из лагерей и тюрем, 1933-1937 гг.

П. А. Флоренского часто называют «русский Леонардо да Винчи». Трудно перечислить все отрасли деятельности, в развитие которых он внес свой вклад. Это математика, физика, философия, богословие, биология, геология, иконография, электроника, эстетика, археология, этнография, филология, агиография, музейное дело, не считая поэзии и прозы. Более того, Флоренский сделал многое, чтобы на основе постижения этих наук выработать всеобщее мировоззрение. В этой области он сделал такие открытия и получил такие результаты, важность которых была оценена только недавно (например, в кибернетике, семиотике, физике античастиц). Он сам писал, что его труды будут востребованы не ранее, чем через 50 лет.Письма-послания — один из древнейших жанров литературы. Из писем, найденных при раскопках древних государств, мы узнаем об ушедших цивилизациях и ее людях, послания апостолов составляют часть Священного писания. Письма к семье из лагерей 1933–1937 гг. можно рассматривать как последний этап творчества священника Павла Флоренского. В них он передает накопленное знание своим детям, а через них — всем людям, и главное направление их мысли — род, семья как носитель вечности, как главная единица человеческого общества. В этих посланиях средоточием всех переживаний становится семья, а точнее, триединство личности, семьи и рода. Личности оформленной, неповторимой, но в то же время тысячами нитей связанной со своим родом, а через него — с Вечностью, ибо «прошлое не прошло». В семье род обретает равновесие оформленных личностей, неслиянных и нераздельных, в семье происходит передача опыта рода от родителей к детям, дабы те «не выпали из пазов времени». Письма 1933–1937 гг. образуют цельное произведение, которое можно назвать генодицея — оправдание рода, семьи. Противостоять хаосу можно лишь утверждением личности, вбирающей в себя опыт своего рода, внимающей ему, и в этом важнейшее звено — получение опыта от родителей детьми.В формате PDF A4 сохранен издательский макет.

Павел Александрович Флоренский

Эпистолярная проза