Письма Уильяма Берроуза

В результате — любопытный парадокс. Сборник писем, пусть даже самого что ни на есть писателя, — это не книга как таковая; читатель видит перед собой разрозненные фрагменты, и последовательность событий не требуется. В случае с письмами Берроуза все не так: они привели к созданию фрагментарного антиромана, «Голого завтрака», помогли выработать технику, определившую методологию его безумия, «нарезок». И потому письма Берроуза просто необходимо читать в хронологическом порядке. Они рассказывают или, скорее, показывают историю того, как Берроуз начал с линейного повествования и пришел к нелинейному. Идя тропой Берроуза, понимаешь, сколько творческих сил он вкладывал в написание писем.

В середине этого тома есть обращение: «Однако может статься, настоящий роман — это мои письма к тебе…» Тогда Берроуз думал об одном конкретном читателе, теперь же обращается ко всем. Письма постепенно образуют линию повествования, принимая в конце концов собственную значимую форму. Редактор вмешался лишь однажды — решив, какое письмо станет последним. Что касается остальных писем — тут он себя не ограничивал, брал любое качественное и представительное (позволяя себе лишь изредка править некоторые фрагменты) [1]. Первым в сборнике стало самое ранее из доступных.

24 июля 1945 года Уильям Сьюард Берроуз написал из Сент-Луиса в Нью-Йорк Ирвину Аллену Гинзбергу, приложив к письму практически идентичное послание для Жан-Луи Керуака. Троица совершенно разных по возрасту и происхождению людей — тридцатиоднолетний американец со Среднего Запада, «белая кость», девятнадцатилетний еврей с Восточного побережья и двадцатитрехлетний католик, канадец французского происхождения — Берроуз, Гинзберг и Керуак к тому моменту были знакомы уже около полугода. Втроем снимали квартиру в Нью-Йорке, где Берроуз для друзей проводил сеансы любительского психоанализа, знакомил их с эзотерической литературой и романтикой уличной жизни. И хотя впоследствии этим троим никогда уже не доведется пробыть вместе дольше нескольких месяцев в пределах одной страны (не говоря уже об одном доме), они на всю оставшуюся жизнь сохранят узы дружбы. Остается целых пять лет до первой публикации, до того времени, когда Керуак наконец убедит Берроуза начать писать, а Гинзберг возьмет на себя роль литагента Берроуза (а заодно и его музы). Но уже в те дни втроем они заложили литературные основы того, что позднее назовут разбитым поколением.

Рождение этой дружбы стало началом карьеры Берроуза-писателя. Он все больше отдалялся от друзей, общаясь с ними только через письма. Потому-то момент расставания редактор и выбрал отправным пунктом для сборника: 24 июля 1945 года, менее двух недель до ядерной бомбардировки Хиросимы.

Написанное в 1945-м на грани перелома — личного и мирового, литературного и исторического — письмо к Гинзбергу на удивление сдержанно. Оба послания — и Гинзбергу, и Керуаку — высокопарны, почти формальны, а прощание на французском смахивает скорее на манерность, нежели является проявлением истинных чувств. В сборнике они единственные не подписаны «С любовью», «Всегда твой» или собственным именем Берроуза (в любом его варианте). Только в последнем письме, из Парижа, 29 октября 1959 года, Берроуз подписывается не признанием в любви или преданности; он подписывается полным своим именем — в строчных буквах: «уильям сьюард берроуз». Первое и последнее письма Гинзбергу — будто форзац и нахзац книги. Отстоящие далеко друг от друга, словно чужаки, они в то же время одинаковы в своей безличности и некоем стремлении заключить промеж себя период, освещенный в других письмах.

Неудивительно, что большинство писем адресовано Аллену Гинзбергу: до начала 1960-х, когда Берроуз активно обрывал связи с прошлым, именно Гинзберг оставался не только основным адресатом, но и самым преданным хранителем корреспонденции. Не прояви он подобной бережливости, не смотри он постоянно в будущее, многое из писем Берроуза просто-напросто потерялось бы в хаосе обстоятельств, при которых они рождались на свет. Писать Гинзбергу стало одной из двух постоянных привычек Берроуза. Половина единственного постоянного, стремительного потока перемен отражена в них. Вторым же спутником, тень которого преследовала Берроуза до самого конца, стал джанк, наркотики.

В предисловии к «Джанки» (1953 года) [2]