Письма Живого Усопшего

Представьте себе, что вы провели шестьдесят или семьдесят лет в теле, которое упорно склонялось к ожирению, становилось неподвижным и ревматическим до потребности время от времени ложиться на больничную койку для более или менее неудачной починки. А затем представьте, что вы внезапно переменили это тяжёлое тело на лёгкое и эластичное. Можете вы себе представить это? Должен сознаться, что для меня это ещё совсем недавно было бы очень трудно.

Облекшись в эту лёгкую форму, которая светится достаточно сильно, чтобы освещать пространство вокруг себя, когда её не пригашает более яркий свет солнца, вообразите себя переносящейся с места на место, от одного человека к другому, от одной идеи к другой. С течением времени даже привычка к питанию постепенно исчезает. Нам больше не досаждают голод и жажда, хотя я, например, и до сих пор подкрепляюсь время от времени лёгкой пищей, которую можно назвать микроскопической в сравнении с мясными обедами, которые я истреблял на Земле.

Далее, нас более не мучает тысяча и одна мелкая земная обязанность. И к тому же здесь больше доверия к настроению другой души. Обязательства тут не в обычае — я говорю о связывающих обязательствах. Обыкновенно — хотя бывают и исключения — желания бывают взаимными. Когда мне хочется повидать друга, в то же время и он испытывает желание побыть со мной — и нас естественно притягивает друг к другу. Общения здесь необычайно прекрасны, но и одиночество бывает также полно очарования.

По прошествии первых двух или трёх месяцев я более не чувствовал себя одиноким. Первое время я напоминал рыбу, вынутую из воды. Почти все испытывают это, кроме разве что очень духовных людей, которые не связаны земными цепями или земным честолюбием. Я так сильно боролся с идеей умирания, что моё новое состояние казалось мне вначале бедствием, и я носился кругами под впечатлением, что буду терять ценное время, которое могло бы быть с пользой употреблено в борьбе и напряжении земной жизни.

Ко мне на помощь явился Учитель, но он был слишком мудр, чтобы нянчиться со мной даже и в самом начале! Он напомнил мне несколько основных принципов и предоставил применять их самому; постепенно, по мере того как я овладевал этими приёмами, я овладевал и собой. И только после этого начала открываться передо мной вся красота и всё чудо моего нового состояния, и я понял, что, вместо потери времени, я приобретал возможность получения огромного опыта, который послужит мне впоследствии.

Я входил здесь в общение со множеством людей  всех степеней умственного и нравственного развития и должен сознаться, что человек с совершенно ясной идеей об истинном значении жизни и о возможностях эволюции встречается здесь так же редко, как и на Земле. Нет, мы не делаемся внезапно всезнающими только потому, что меняем ткань своего тела.

Человек, бывший тщеславным на Земле, окажется тщеславным и здесь, хотя в последующей жизни сам Закон реакции[10] — если человек перешёл меру тщеславия — может послать его назад скромным и даже застенчивым человеком, по крайней мере, на время, пока реакция не истощится.

Я часто жалел людей, которые проявлялись в жизни как рабы деловой рутины. Многие из них не могут отделаться от этого и здесь, и вместо того, чтобы наслаждаться, они снова и снова возвращаются к своим старым «делам» и тратят время на различные задачи, тактические или финансовые, пока не приходят почти в такое же изнеможение, как и до своей «смерти».

Как вам известно, здесь есть учителя. Немногие достигают высоты моего собственного Учителя, но многие берут на себя труд помогать вновь возвращающимся душам. Помощь предлагается всем, хотя принимается эта помощь не всегда. В таких случаях она предлагается снова и снова, ибо те, кто жертвует собой для других, делают это без надежды на признание или награду.

Если бы я вздумал писать учёный трактат о посюсторонней жизни, я бы начал совсем иначе. Прежде всего, я отложил бы свою работу лет на десять, пока все мои факты не были бы распределены по местам и снабжены ярлыками; а затем я бы начал с самого начала и продиктовал бы вам книгу такую скучную, что вы заснули бы над ней, и мне пришлось бы подталкивать вас время от времени, чтобы вы подобрали выпавший из вашей руки карандаш. Вместо этого я решил писать вскоре после прихода сюда, и мои письма — действительно письма путешественника из чужой страны. Они передают его впечатления, иногда его ошибки, а иногда его провинциализмы и местные предрассудки. Но, во всяком случае, это не пересказ с чужих слов.