Письма живого усопшего

Я уже говорил о её любви, которая столь велика, что даже её недруги не в силах её ненавидеть. Я хвалил её критический талант, её способность анализировать вещи и сопоставлять их между собой. Но теперь я хотел бы поговорить о её учтивости и очаровании.

Вы сказали себе, что хорошие манеры — это всего лишь имитация добродушия. Но имитировать — значит стремиться. Если у расы есть изысканные манеры, значит, у неё есть утончённое сердце, которое грубым расам ещё предстоит совершенствовать.

Приглашайте французских учителей в свои школы — вы, американцы. Учитель-француз или мать-француженка учат своих детей не делать тех или иных вещей просто потому, что они некрасивы (можно ещё сказать — не эстетичны или неблаговидны). Имитируя таким образом добродушие, в один прекрасный день вы, возможно, начнёте ощущать его — вы, американские дети.

Устанавливая стандарт хороших манер, вы не должны бояться иногда забывать об общепринятых этических нормах. Вы все впитали с молоком матери пуританскую этику, но нет ничего страшного в том, что вы нарушите эти заповеди, решив для разнообразия поработать над своим шармом.

Во Франции не найдёшь ни одного лица, которого ни разу не коснулась бы улыбка. Но когда сегодня днём я пересекал Францию, направляясь к вам, я увидел совершенно иную картину. Однако лица французов были всё так же мужественны, потому что это некрасиво — устраивать парад унылых лиц. Возможно, парадом уныния можно было бы назвать изобилие траурных одеяний на французах, но чёрный цвет является для них данью уважения всем умершим французам.

Вкус! Есть раса, которая им обладает. Как видите, когда я советую Америке учиться у Франции, я, конечно же, имею в виду положительные качества этой нации. Никто из нас не без греха.

Вкус французов, которые сейчас живут в Соединённых Штатах! Может, они издают журналы на английском языке, в которых клеймят своих врагов? Или стараются заиметь своё лобби в Вашингтоне и в Нью-Йоркском пресс-комитете? Если это так, то я ничего об этом не слышал, хотя здесь нам известно очень многое — нам, желающим знать всё, что происходит на Земле. Даже если они беспокоятся о своей израненной стране, они ни за что не станут орошать слезами ворот свежевыглаженной американской сорочки. Если они ненавидят своего врага, то спокойной, благовоспитанной ненавистью. Если французы выигрывают войну, то не кичатся своей победой; а если терпят поражение, то не обзывают своих врагов гремучими змеями или как-нибудь ещё. И всё потому, что это было бы некрасиво. Возможно, это не стало бы нарушением общепринятых этических норм, но это был бы явно дурной вкус.

Американцы, напротив, любят хвастаться. Я говорил это ещё тогда, когда сам был американцем, ещё до того, как я был оторван от Земли и стал гражданином невидимого и универсального мира; и с тех пор общение с ангелами, Адептами и Учителями так и не заставило меня изменить своё мнение на этот счёт. Ангелы, Учителя и Адепты никогда не хвастают, а вот дьяволы — часто.

Советуя Америке перенимать у Франции всё то, в чём она преуспела, я отнюдь не пытаюсь принизить значение других рас. Каждой нации есть чему поучиться у всех остальных. Например, китайцы и японцы превосходят своих соседей по степени развития некоторых положительных качеств. Так же и американцы.

Эта война выявила доминирующие черты всех воюющих народов, да и остальные черты тоже. Думали ли вы, что «турок в тюрбане» (или, вернее, хотя и не совсем по-шекспировски, — турок в феске) может быть таким доверчивым? Вероломные расы всегда доверчивы, так же как жестокие расы всегда сентиментальны — во всём, что касается их самих. «Свободной Америке» следует опасаться слишком большого количества законов. Англия, чересчур хорошо осознающая свою добродетель, будет однажды введена в искушение. Германия, которая «превыше всего», будет повержена всем миром. Импульсивной Италии теперь приходится так много думать, что для любой другой страны подобную задумчивость мы сочли бы даже опасной. А «нейтральная Америка» стала теперь настолько пристрастной, что её правая рука грозит левой и обе вместе — телу.

Не сердитесь на президента Вильсона. Он решает проблемы нынешней войны так, как будто на дворе 500 г. до нашей эры, но взгляд издалека, как правило, создаёт самое верное впечатление. Профессор в нём всегда был сильнее политика. Сейчас он очень несчастен. Почему? О, это государственное дело, а я пишу для широкой публики! Я знаю столько секретов, что вынужден быть осторожным, как семейный доктор.

Но есть один «Американец, стоящий на страже этой ночью». Кто же это? Старый Авраам Линкольн, который отказался от Небес ради той страны, в которой он жил и ради которой умер.

Нет, больше я вам ничего о нём не скажу. Есть нечто святое в той душе, которая отказывается от покоя. Он не уйдёт далеко от Земли до тех пор, пока Америка не пройдёт через следующее великое испытание. Когда это произойдёт? Как сказало бы Прекрасное Существо: «Нет, дитя моё, ты слишком любопытна».