Письменная культура и общество

Таким образом, рождение электронного текста производит в порядке дискурсов троякие изменения. Возникает новая техника записи и распространения письменности, задающая новое отношение к текстам и требующая их организации в новой форме. Поэтому нельзя недооценивать своеобразие и значение цифровой революции — постольку, поскольку она заставляет современного читателя сознательно или бессознательно отказаться от того наследия, на основе которого он сложился как читатель. Новая форма текста больше не нуждается в печати (по крайней мере, в типографском смысле слова), ей неведома «унитарная книга» и чужда материальность кодекса. Следовательно, в рамках этой революции впервые в истории совпадают во времени и революция в технической модальности воспроизведения текстов (подобная изобретению книгопечатания), и революция в сфере носителей письменности (подобная возникновению кодекса), и революция в способах использования и восприятия дискурсов (подобная различным преобразованиям в области чтения). Безусловно, именно этим вызвана растерянность современного читателя, вынужденного отказаться не только от категориального аппарата, с помощью которого он описывает, оценивает и классифицирует мир книг и письменных текстов, но и от своего восприятия, своих привычек и самых непосредственных реакций и жестов.

Вторая группа изменений связана с порядком доказательности, иными словами, со способом построения аргументации, а также с критериями, по которым каждый читатель может принять ее или отвергнуть. С точки зрения автора, электронный текст позволяет доказывать свою мысль, не обязательно прибегая к линейной, дедуктивной логике, — той, которой вынуждает следовать расположение текста (печатного или рукописного) на книжной странице. Он допускает открытую, дробную, реляционистскую систему рассуждений, возможность которой обусловлена использованием гиперссылок[309]. С точки зрения читателя, согласие или несогласие с данным аргументом может отныне подкрепляться изучением текстов (а также фиксированных или подвижных изображений, голосовых записей или музыкальных композиций), являющихся объектом анализа, — конечно, при условии, что они доступны в оцифрованном виде. Если дело обстоит именно так, то читатель уже не обязан верить автору на слово, он, в свою очередь, может — если у него есть желание и досуг — заново пройти весь путь исследования, или какую-то его часть. Перед нами важнейший эпистемологический сдвиг, влекущий за собой глубокие перемены в приемах доказательства и в модальностях построения и оценки научного дискурса[310].

Приведем один пример. В мире печатной культуры книга по истории предполагает некий пакт о доверии между историком и читателем. Примечания в ней отсылают к документам, которые читатель, как правило, прочесть не сможет. В библиографии указаны книги, которые читатель чаще всего может найти только в специализированных библиотеках. Цитаты — это лишь фрагменты, которые историк выделяет по собственному желанию, не оставляя читателю возможности ознакомиться со всем текстом. Три этих классических способа доказательства (примечание, библиографическая ссылка и цитата) претерпевают глубокие изменения в мире цифровых текстов, где читатель, в свою очередь, получает право самостоятельно прочесть книгу, проанализированную историком, и обратиться непосредственно к изученным им документам. Первые попытки использовать эти новые модальности производства, построения и обоснования научных дискурсов демонстрируют, насколько важные изменения претерпевают когнитивные операции при использовании электронного текста[311].

Третий регистр изменений связан с порядком свойств и собственности, то есть, в юридическом смысле, с литературной собственностью и копирайтом, а в смысле текстуальном — со свойствами каждого письменного текста. Электронный текст, каким мы его знаем или знали до сих пор, — это текст мобильный, изменчивый, открытый. Читатель может не только выразить свое отношение к нему на полях: он может вторгнуться в само его содержание, перемещая, сокращая, расширяя, заново компонуя текстовые единицы, находящиеся в его распоряжении. В отличие от рукописи или печатной книги, где читателю позволено только втиснуть свои рукописные пометы в пробелы, оставленные переписчиком или наборщиком, цифровой текст допускает вмешательство читателя. Потенциально это может иметь огромные последствия: стирается имя и сама фигура автора как гаранта идентичности и аутентичности текста, ибо текст может постоянно меняться под действием множественного, коллективного письма. Вполне вероятно, что это открывает перед письменностью новые возможности — те, о которых не раз мечтал Мишель Фуко, воображая порядок дискурсов, где бы исчезла индивидуальная апроприация текстов и где каждый мог бы оставить свой анонимный след в пластах дискурса, лишенного автора[312].