Письмо из прошлого

Пожав плечами, я делаю неуверенный шаг навстречу. На ней открытая блузка цвета подсолнуха и коротенькие джинсовые шорты. Рисс прекрасна, как никогда не была прекрасна моя мать или мы с Горошинкой. В ней пылает юношеская самоуверенность, не тронутая ни жизнью, ни потерями. В нас с сестрой никогда не было этого огня, ни на грамм. Мы родились с печатью и неотвратимостью потери в ДНК, мамин печальный опыт заразил мои гены. Видеть маму такой, не ведающей, насколько она на самом деле хрупкая и уязвимая, — это в равной степени потрясающе и душераздирающе. Господи, как же я тоскую по ней, этой незнакомой женщине! Я так тоскую, что приходится прилагать все усилия, чтобы не выкрикнуть это ей в лицо, не сказать, кто я такая, кто мы такие, не броситься к ней с мольбой никогда-никогда не меняться.

Но вместо всего этого я говорю:

— Просто не могла уснуть и решила прогуляться.

— У тебя крыша поехала? — Рисс подходит ко мне. — Да с тобой что угодно могло случиться!

— Все о’кей, я знаю карате. — Я красноречиво пронзаю воздух в стиле Мисс Пигги[12]. — А за тобой кто-то приглядывает?

Это звучит так абсурдно, что мы обе смеемся.

— Не переживай, я приглядываю. — Его голос звучит мягко и неуверенно, ведь он не знает меня. Генри скрывается в тени, как и я. Только Рисс стоит на свету. Должны ли мы увидеться с ним? Будет ли это иметь какое-то значение?

— Привет, — отзываюсь я, пожалуй, даже слишком тепло.

— Ты британка. — Я слишком вежливая и осторожная, и он из-за этого нервничает. Возможно, чувствует нашу перевернутую связь.

— Да, меня зовут Луна.

— Генри Сенклер. — По-прежнему стоя в тени, он протягивает мне руку, и моя рука тут же тянется к нему в ответ. Наши руки соприкасаются, и я улыбаюсь ему из надежного темного укрытия. Он смотрит на меня через стекла очков в круглой проволочной оправе. Они так и не изменились за тридцать лет.

— Откуда ты, Луна? — спрашивает он, и Рисс смеется.

— Вот, значит, какие вы, британцы! Всегда готовы обменяться любезностями, даже на грязных улицах Бруклина посреди ночи. А что дальше? Кто предложит выпить чаю? Луна, серьезно, что ты здесь делаешь? Это опасно. Нельзя бродить по улицам так поздно в одиночку, и не важно, знаешь ты карате или нет.

— Наверное, я просто забыла об этом, — говорю я. — Просто вышла прогуляться и уже жалею об этом. Но я уже иду обратно, серьезно. А вы что планируете делать?

Они переглядываются с улыбкой.

— Да ничего особенного, — говорит Рисс, и становится ясно, что на самом деле она имеет в виду «все».

Чем дольше я нахожусь рядом с ними, тем больше влюбляюсь в их любовь. И тем крепче становится осознание, бледное поначалу, но с каждой секундой крепнущее, что именно так и должна выглядеть любовь.

— Отец не убьет тебя, если поймает так поздно? — спрашиваю я и улыбаюсь. Когда я вижу, как они стоят рядышком, соприкасаясь плечами и переплетя пальцы, то чувствую, как мое сердце расцветает.

— Вот поэтому мы уже идем обратно. — Она бросает на моего отца долгий взгляд, и он инстинктивно придвигается ближе. Они хотят остаться наедине. А я хочу никогда с ними не расставаться. Неловкий момент.

— Давай мы проведем тебя до дома, — наконец предлагает Генри, по-прежнему глядя на Рисс.

— Да все в порядке, — отмахиваюсь я. — Всего лишь один квартал…

— Это «Оберманы»-то? — озадаченно спрашивает Рисс. Я совсем забыла о своей легенде.

— Я переехала в другое место. Этот дом даже отсюда видно. Так что не утруждайтесь. Была очень рада познакомиться. — Я делаю крошечный шаг навстречу Генри, и он выходит из тени. Во мне теплится странная надежда, что он узнáет меня, но этого, конечно же, не происходит. Я кладу одну руку папе на плечо и целую его в щеку, а другой рукой ныряю в его карман, выуживаю нож и прячу в рукав.

— Мы проследим за тем, как ты заходишь в дом, — настаивает Рисс.

— Не нужно, — убеждаю я.

Но я точно знаю, что они провожают меня взглядами, когда я ухожу, на ходу засовывая нож в карман. Останавливаюсь перед домом, таким же, как и все остальные, прекрасно сознавая, что Рисс наверняка знает людей, которые в нем живут. Машу им напоследок и взбегаю по ступенькам в надежде, что арка перед дверью скроет мое присутствие. Когда я снова выглядываю, они уже ушли.

Тогда я сбегаю вниз и мчусь по улице к дереву. Выхватываю нож и с трудом высвобождаю затупившееся лезвие. С колотящимся сердцем врезаю собственное имя в кору дерева, прямо под их инициалами. Получается грубо и криво, почти агрессивно, но я стараюсь врезать его как можно глубже.

И там, стоя в крошечной лужице света, где еще несколько минут назад стояла Рисс, я даю собственную клятву. Клятву Рисс. Им обоим.

Я спасу тебя. Чего бы мне это ни стоило.

Глава 28

А где-то в тридцати годах отсюда меня ждет Горошинка — одна в том доме. Я понимаю, что мне нужно добраться до него раньше, чем туда вернется Рисс. Постараться не столкнуться с ней и вернуться домой. Мне будет трудно объяснить, почему я прячусь в ее собственном доме, если мы случайно столкнемся на лестничной площадке.