Я напряглась, но вида не подала. Мы прошли на кухню, я разлила по кружкам кипяток и только когда соседка села за стол, спросила:
- А Машка это кто? Девушка, что жила здесь?
- Жила когда-то, бедолага. – Анна Кузьминична подняла глаза к потолку и перекрестилась. Я удивленно замерла с сахарницей в руке.
- Вы перекрестились? Зачем?
Она обвела кухню бесцветными глазами, ответила, пожав плечами.
– У Котовас то мебель так же стояла когда-то. Вспомнилось что-то.
- У кого?
- Котовас, - старушка сощурилась. – Это фамилия бывших жильцов.
Я кивнула. По телу разлился жар от возбуждения, кажется, кое-кто сейчас удовлетворит мое любопытство.
- Расскажите о прежних жильцах? – спросила я с улыбкой, старательно скрывая охватившее меня волнение.
Соседка смерила меня долгим взглядом. Я поджала губы, выстукивая дробь пальцами по столу.
- Так, а что о них рассказывать…
Я пожала плечами.
- Не знаю. Они уехали, не взяв с собой ни мебели, ни вещей. Не знаете, отчего так?
- Так, а зачем им вещи на том свете?
Звон упавшей на пол чайной ложечки коснулся моего уха. Я поперхнулась. Натянутая внутри, долгими догадками, струна нервов – лопнула.
- Что? – по спине, нагретой от солнечных лучей, проникающих сквозь окно, пробежался могильный холод.
- Так померли они от пьянки своей, а девчонка их сгинула.
- Как померли? – Я сжалась. – Как сгинула?
- Пропала. – Анна Кузьминична пожала плечами, улыбнулась беззубым ртом. – Да, ты не пугайся, давно это было. Квартиру освятили, сам батюшка из церкви приходил.
Я облизнула пересохшие губы.
– Нам говорили, что квартиру освещали, но из-за чего не сказали. Что здесь произошло, что понадобилась помощь церкви?
- Да, все прошло уже, к чему вспоминать. – Соседка вновь махнула рукой, подозрительно посмотрела на абажур над моей головой. – Неблагополучные они были, пьянство и бедность.
Я хмыкнула, сказала, мотнув головой:
– Моя комната до сих пор без изменений – наследие от прежних жильцов. В эту субботу начинаем ремонт.
- А посмотреть можно? – вдруг спросила Анна Кузьминична и я, пожав плечами, повела соседку на смотрины.
Васька обогнал нас в коридоре, прошмыгнул первым в приоткрытую дверь, но тотчас вылетел обратно, громко зашипев. Я нахмурилась и толкнула дверь.
- Ох! – Анна Кузьминична замерла на пороге и снова перекрестилась. – И кровать твоя стоит на том же месте, что у Машки когда-то. А обои то да, сменить надо, совсем выцвели, точно цветы на погосте.
- Анна Кузьминична, ну у вас и сравнения. – Я поежилась. По ногам словно потянуло холодом, по рукам побежали мурашки. – Мне если честно и так не по себе, а вы жути нагоняете.
- Что, не спокойно здесь? – Соседка сощурилась, заглядывая в мои глаза. Серые, почти выцветшие они смотрели пронзительно, и казалось, видели меня насквозь. – Правда, ведь?
Я вздохнула, поспешно отворачиваясь, обвела взглядом комнату. Что она хочет услышать от меня? На какую правду рассчитывает? Я села на кровать, предложив гостье присесть в кресло. Посмотрела на нее и в одночасье решилась:
- Вы правы. Меня что-то тревожит, словно… Иногда кажется, что бывшие жильцы никуда не уходили. Я даже не знаю, как объяснить. – Я тряхнула головой, подошла к окну, отдернула белоснежный тюль, смотрящийся нелепо на пожелтевших от времени рамах.
- Вот и Маша любила у окна стоять. – Прошелестела соседка за моей спиной. – Бывало, часами сидела на этом подоконнике и смотрела в окно.
- Серьезно? – Я обернулась, провела рукой по волосам, снова торчащим в разные стороны. – Кажется, я слышу ее голос по ночам.
Я замерла, ожидая увидеть усмешку на ее лице, но та, казалось, ничуть не удивилась.
- И пение слышу и звуки гитары. Скажите, она любила петь?
Анна Кузьминична пожала плечами:
- Отец ее хорошо пел и на гитаре играл, а девчонка… Да Бог ее знает, что она любила, никому же дела до нее не было.
- Я хочу узнать что-нибудь о ней, возможно, только тогда я смогу спокойно здесь жить, а до тех пор, она не оставит меня в покое.
Анна Кузьминична сощурилась и немного подумав, прошептала еле слышно:
- Есть у меня кое-что. Думала выкинуть, да рука не поднялась. Тетрадь нашла Машкину, когда вы мебель отсюда выносили.
- Мы не выносили. – Я нахмурилась, но быстро спохватилась: – Это риелторы перед продажей, видимо. В первый мой визит здесь действительно было полно мебели.
- Так вот выпала из тумбочки тетрадка эта, на ступеньках в подъезде лежала, а я взяла.
- Что за тетрадь? – внутри все сжалось от предвкушения.
- Могу тебе отдать. – Слова прозвучали твердо, но блеклые глаза старухи все же забегали в сомнении. – Это дневник ее.
- Дневник?! Вы имеете в виду дневник не школьный, конечно же, так ведь?
- Конечно, нет. – Анна Кузьминична вздохнула, посмотрела на меня с прищуром. – Только вот не знаю, надо ли тебе знать о том, как жилось ей здесь и что случилось здесь много лет назад.
Я замерла, сглотнула подступивший к горлу ком, а соседка вновь в сомнении покачала головой.
– Ладно, отдам, мне она все равно ни к чему.