Письмо на желтую подводную лодку

— Да ладно. Спасибо тебе за урок. Наверно, ты права. — Тиллим задумался и неожиданно спросил: — А что за правило такое — трех «и»?

— Нет. Ничего. Невозможного, — отчетливо произнесла она.

И залилась звонким смехом. Даже пассажиры оглянулись.

Библиотека была уже на следующей остановке. Юля, начав спускаться по ступенькам, ойкнула и схватилась за ногу. Лицо ее страдальчески сморщилось, но равновесие девочка удержала. Тиллим помог ей спуститься на тротуар.

— Что с тобой? — испугался участливый мальчик.

— Ой, нога! С ногой что-то! Не могу наступить! — жалобно стонала Юля.

— Ты ее, наверно, подвернула! У меня такое было на физкультуре. Может быть, вывих или растяжение…

— Ой, наверно! Ужас как больно! — продолжала стонать одноклассница. — Тиль… Тиллим, у меня большая просьба: не мог бы ты проводить меня домой? Дело в том, что шоферу из-за меня попадет, могут даже уволить. Не хочу, чтобы это было на моей совести.

— Выходит, твой персональный шофер тебя отпустил? — поинтересовался Тиллим.

— Сбежала я от него. Что я маленькая — все время под присмотром? Надоело!

Разумеется, Тиллим, как и подобает джентльмену, помог прихрамывающей Юле перейти улицу — к противоположной остановке, поднялся вместе с ней в трамвай и довез до дома, а затем довел до парадной. Но едва вежливый мальчик открыл перед бедняжкой тяжелую дверь, как обманщица звучно чмокнула его в щеку и с радостным смехом проворно взбежала по лестнице. От хромоты мгновенно не осталось и следа!

— Что за глупый розыгрыш? — возмутился Тиллим, с досадой вытирая лицо, и крикнул вдогонку: — У тебя хроническое воспаление хитрости, Григорович!

Тиллим даже не подозревал, насколько близок к истине в своем диагнозе. Буквально на следующий день он получил записку от Оли: «Прошу тебя больше не бегать возле моего дома по утрам!»

«До сих пор мои пробежки ее так не раздражали», — недоумевал вновь отвергнутый рыцарь. На записку он ответил: «Бегать не буду, но прошу о последней встрече. Нам нужно поговорить! А не то буду стоять у твоих окон ночами напролет и петь серенады». Оля с неохотой согласилась именно на «последнюю встречу», мотивируя это тем, что голос Папалексиева для нее даже противнее самого Папалексиева. Зато Тиллим вспомнил еще один предлог и важную причину для разговора. Он снова озаботился тем фактом, что, когда все покинули класс после задымления, там остался дежурный Матусевич. «Кто как не он мог переправить оценки в журнале? Ведь совершенно ясно. Не нужно мне было брать это на себя! Но разве поздно признаться Оле, что обман был ради нее же самой?»

Однако, когда Тиллим пришел к Оле, чтобы объяснить, что не переправлял никаких оценок и даже не имеет ни малейшего представления, кто это сделал, а свой обман считает спасительным, он был немедленно выставлен за дверь.

«Обман не бывает во спасение! А ты, Папалексиев, еще хуже, чем я думала! Мы были бы отличной парой, если бы не ты… — заявила Оля. — И такого подлеца я считала своим другом. Иди к своей Юле, и чтоб духу твоего здесь не было!»

Вслед за Тиллимом на лестничную площадку вылетел конверт. Тиллим поднял его с холодного бетонного пола: внутри была фотография. Неизвестный фотограф-любитель запечатлел именно тот момент, когда Юля Григорович поцеловала Тиллима в дверях своего подъезда. На снимке все выглядело так, будто они и в самом деле давно встречаются. «Вот уж действительно от кого не жди ничего хорошего! А с виду просто паинька! — ужаснулся Тиллим. — Да что теперь изменишь? Перед Олей оправдываться бесполезно».

Очередное сочинение на тему «„Евгений Онегин“ как энциклопедия русской жизни» и Оля, и Тиллим написали лучше всех в классе. Их работы были не только заслуженно оценены высшим баллом, но и отправлены на городскую литературную олимпиаду школьников. Ирина Юрьевна высоко несла знамя русской словесности, не превращая свой предмет в скопление запыленных штампов, и никому не навязывала даже своих собственных, вполне достойных внимания трактовок. К тому же спор на уроке с ушедшей после больницы на заслуженный отдых Верой Напалмовной успел уже подзабыться. Вопрос об отчислении свободомыслящих учеников окончательно отпал, а решение об их поездке на экзотическое Черноморское побережье было принято, как и предполагалось, после особого отбора. Руководство школы провело традиционную выставку художественных работ будущих восьмиклассников. Оля и Тиллим, никогда не имевшие по живописи, рисунку и композиции оценки ниже «пятерки», оказались на итоговой выставке вне конкуренции и выше всяких похвал. Только после этого творческого просмотра администрация составила из двух восьмых классов безупречную сборную в тридцать человек. Таким образом фамилии Штукарь и Папалексиев появились в списке тех, кто едет на летнюю практику в Новый Афон. Там же Тиллим, разумеется, увидел и фамилию Матусевича, что его просто возмутило, но он решил больше не пачкаться и никому не напоминать отвратительную историю.