Письмо на желтую подводную лодку

— Я вообще-то пацифист и категорически против насилия и жестокости, но я убежден, что мужчина обязан уметь защитить себя и своих близких… — («Это еще к чему? — удивился Тиллим. — Как обычно, выпендривается!») — …в любой момент, когда это потребуется. В Мозамбике я посещал занятия по каратэ. Традиционная японская борьба, философия, образ жизни — все вместе… Так вот, в Мапуту я брал уроки каратэ, причем не спортивный, попсовый вариант, а настоящий — боевой. Фулл-контакт называется. Там ему учат всех телохранителей и полицейских, ну и мне предки устроили. Я, знаете, не люблю детские забавы. Приходилось работать по-взрослому — в спарринге… Нет, против одного или даже двух человек и выходить не буду — скучно и несерьезно. Только против пяти одновременно. Взрослых, конечно, — избиением младенцев не занимаюсь.

— А если бешеная собака, Шурик? — спросил кто-то из мальчишек.

— Ноу проблем! С собакой я справлюсь одним ударом, — снисходительно улыбнулся Матусевич. — Главное, знать летальную точку. У них слабое место — нос. Я просто ударю ее вот так, — и он ребром изящной ладони картинно ударил о подлокотник мягкого кресла, — и о-кей! Но это тоже скучно…

Тиллиму было неприятно и неумеренное хвастовство соперника, и глуповатый подростковый гогот. Он достал заветный плеер, но поставил не «Битлз», а кассету со ставшими за последнее время любимыми «Четырьмя временами года» Вивальди в исполнении «Виртуозов Рима». Чтобы не видеть, как его Оля внимает завиральным Шуркиным бредням, он еще и отвернулся к окну. Таким образом, погрузившись в высокую гармонию классики, Тиллим принялся созерцать пейзаж за стеклом.

Для Тиллима все здесь было непривычно и необычно: остроконечные, тянущиеся в высоту кипарисы и пирамидальные тополя, кустики туи вдоль асфальта — будто те же кипарисы, но карликовые (мальчик слышал, что у японцев есть особое искусство создания миниатюрных пейзажей и называется оно «бонсай»), здесь и сосны были какие-то необычные, с длинной хвоей, и незнакомые кустарники, все в цвету — белые, нежно-розовые, пурпурно-красные. Иногда прямо к дороге подходили фруктовые сады: плоды часто перевешивались через ограду — только срывай!

Вот за стеклом обширный парк. Судя по тому, какое разнообразие экзотической растительности манило из-за ограды, Тиллим сообразил, что это местный ботанический сад, и пожалел, что здесь нельзя выйти. Незнакомые, с пестрым оперением, птицы перелетали с куста на куст.

«В парке вполне могут быть ручные павлины, — подумал Тиллим, — вот бы их увидеть… О! Прекрасная идея — подобрать павлинье перо и подарить Оле! Настоящее, радужное, с глазком… Только… Э-эх!» Эта идея настолько захватила Тиллима, что он даже выключил плеер и снял наушники, но в душе еще звучал скрипичный космос гениального Антонио Вивальди. Наконец звуки мира внешнего стали отчетливыми, и мальчик огляделся по сторонам.

Саша и Оля увлеченно разгадывали кроссворд из свежей «Литературки». Шурик нарочито громко зачитывал вопросы и давал верные ответы, желая себя показать. Кроссворд был целиком посвящен античной культуре, что позволяло вызвать у окружающих зависть к богатству духовного мира отгадывающего, блистающего эрудицией.

— Величайший памятник древнегреческой архитектуры, жемчужина афинского Акрополя, — произнес Матусевич и, не давая никому рта раскрыть, тут же сам ответил: — Парфенон. Та-ак-с… — продолжил всезнайка, — великий древнеримский император-полководец, убитый своим ближайшим другом Брутом… Ага! Вижу, что никто не знает. Оля, запиши, пожалуйста: Цезарь… Скукотища!

— Вот интересное, — игриво отозвалась Оля. — Лесная нимфа, превратившаяся в речной тростник, скрываясь от любовных притязаний бога Пана. В память о ней Пан сделал из тростника шестиствольную флейту… Ну как?

Шурик мгновенно покраснел — он не знал ответа, но и признаваться в этом не желал.

— Да, любопытно… Повтори, пожалуйста: я не совсем расслышал… А из скольких букв?

Тут уже не выдержал Тиллим: зачем упускать возможность поставить выскочку на место, да еще на глазах у Оленьки?

— Из семи: Си-рин-га. Бедную девушку звали Сиринга.

Шурик педантично проверил слово, и лицо его от удивления и досады из красного стало белым:

— Пожалуй… По буквам подходит… Что-то знакомое? Откуда знаешь, Папалексиев?

— А ты что, не читал «Метаморфозы» Овидия? — с умным видом спросил Тиллим.

Сам он Овидия не читал, но знал, что у него описаны волшебные превращения античных божеств и героев. Тиллим недавно буквально проглотил «Легенды и мифы Древней Греции» Куна и поэтичную легенду о флейте Пана узнал именно из этой книжки. Он слукавил:

— Я читал это еще в третьем классе, кажется. Жаль, я с тех пор латынь подзабыл — точно процитировать не смогу.

Теперь Оля Штукарь восхищенно, почти совсем как в дни их романтической дружбы, посмотрела на своего по-прежнему верного рыцаря. «А наш Тиля еще, оказывается, почитать любит. Ну ладно: чукча не писатель — чукча читатель… Гимназист, тоже мне!» — презрительно подумал Шурик.