Письмо от русалки

Час спустя Эрика просмотрела все документы в пакете — и ни на шаг не приблизилась к разгадке. А вот вопросов стало еще больше. Среди материалов следствия лежали листы с вопросами, которые выписал сам Патрик: «Что связывает этих четверых? Почему Магнус погиб первым? Чем он был так взбудоражен в то утро? Почему позвонил и сказал, что задержится? Почему Кристиану письма стали приходить гораздо раньше, чем остальным? Получал ли Магнус письма? Если нет — то почему?»

Несколько страниц были исписаны вопросами, и Эрику раздражало то, что ни на один из них она не знает ответа. Наоборот, она могла бы теперь добавить еще несколько вопросов: «Почему Кристиан не оставил никому свой новый адрес, когда переезжал? Кто посылал ему рисунки? Кто эта маленькая фигура на рисунках? И самое главное: почему Кристиан так упорно молчит о своем прошлом?»

Убедившись, что Майя по-прежнему поглощена своими игрушками, Эрика вернулась к содержимому пакета. Единственное, что в нем оставалось, — это ненадписанная кассета. Поднявшись с дивана, Эрика сходила за своим диктофоном. К счастью, кассета подошла. Бросив беспокойный взгляд в сторону второго этажа, женщина нажала на кнопку «play» и, сделав звук как можно тише, приложила диктофон к уху.

Запись была на двадцать минут, и Эрика прослушала ее с предельным вниманием. Все, что говорилось, было ей более-менее известно, но один момент заставил ее оцепенеть. Затем она нажала на перемотку и еще раз прослушала это место.

Дослушав до конца, Эрика осторожно вынула кассету, положила ее в коробку и отправила обратно в пакет вместе со всеми остальными документами. Много лет проводила она интервью для своих книг и научилась различать профессиональным ухом оттенки и детали в разговорах. То, что она только что услышала, было очень важно — вне всяких сомнений.

Этим делом она займется завтра утром. Она услышала, как Патрик ходит на втором этаже, и с быстротой, которой сама от себя не ожидала, поставила пакет обратно в прихожую, вернулась на диван и сделала вид, что глубоко увлечена играми Майи.

* * *

На дом опустилась тьма. Он не стал зажигать света — в этом не было никакого смысла. На краю света освещение уже ни к чему.

Кристиан сидел на полу, полуголый, уставившись на стену. Он закрасил Ее слова. Нашел в подвале баночку краски и кисть и трижды провел черной краской поверх красной, зачеркнув Ее приговор. Однако текст виделся ему так же четко, как и прежде.

Краска забрызгала ему руки и тело. Черная, как смола. Он посмотрел на свою правую руку. Она была перепачкана, и он вытер ее об себя, но чернота только еще больше распространилась.

Она ждала его. Он все время об этом знал, оттягивая момент встречи, пытаясь обмануть самого себя, — и чуть не увлек с собой в пропасть детей. Мысль была предельно ясна. «Ты их не заслуживаешь».

Он увидел женщину, которую любил, с ребенком на руках — как бы ему хотелось полюбить Санну! Он никогда не желал ей зла, но обманул и предал ее. Не с другими женщинами, как Эрик, а самым ужасным способом. Он знал, что Санна любит его, и всегда давал ей ровно столько, чтобы она могла жить надеждой на его любовь. Хотя эта любовь была невозможна. Он утратил способность любить. Она исчезла с тем голубым платьем.

Сыновья — это нечто другое. Они — его плоть и его кровь, и поэтому он должен позволить ей забрать его с собой. Это единственный способ спасти их — он должен был сообразить это раньше, до того, как дело зашло слишком далеко. Не убеждать себя, что это всего лишь дурной сон и что он в безопасности. Что они в безопасности…

Его возвращение, попытка начать все сначала были ошибкой. Однако таким необоримым соблазном показалась ему возможность вернуться сюда, подойти совсем близко. Он не осознавал этого, но соблазн манил с того самого момента, как такая возможность появилась. И он поверил, что у него есть шанс — шанс снова обрести семью. Лишь бы он держал их на расстоянии и выбрал спутницу, которая не затрагивала бы его душу. Его расчеты не оправдались.

Слова на стене несли в себе истину. Он любил сыновей, однако не заслуживал их. Он не заслуживал и того ребенка, не заслуживал той, чьи губы пахли клубникой. И они дорого заплатили за это. На этот раз расплачиваться будет он один.

Кристиан медленно поднялся и оглядел комнату. В уголке валялся облезлый мишка. Нильсу подарили эту игрушку, когда он родился, — он так любил мишку, что на том почти не осталось шерсти. Человечки Мелькера лежали в коробочке. Он бережно хранил их и нападал на брата с кулаками, едва тот прикасался к его сокровищу. Кристиан почувствовал, что колеблется, что его одолевают сомнения, — и понял, что должен уйти из дома. Он должен встретиться с Ней, пока не потерял остатки мужества.

Кристиан пошел в спальню, чтобы одеться, все равно во что. Спустился по лестнице, взял куртку с крючка и в последний раз огляделся. В доме было темно и тихо. Он вышел, не заперев двери.