Письмо от русалки

Кажется, мать удовлетворилась его объяснением. Она протянула руки к Алисе, и после секундного замешательства отец отдал ее. Когда она ушла, покачивая на ходу орущую девочку, они посмотрели друг на друга. Оба молчали. Но в глазах отца он прочел, что все очень серьезно. И что об этом больше не будет сказано ни слова.

~~~

— Кеннет, это ты?

Голос изменил ей, когда она попыталась окликнуть мужа.

Ответа не последовало. Неужели ей показалось? Да нет, она отчетливо слышала, как открылась и снова закрылась входная дверь.

— Это ты?

Снова никакого ответа. Лисбет попыталась сесть, но в последние дни силы оставляли ее так быстро, что она не смогла даже приподняться. Последними усилиями она держалась в те часы, пока Кеннет был дома, стараясь убедить его, что чувствует себя лучше, чем это было на самом деле, чтобы оставаться дома. Мысль о больничных запахах и жестких застиранных простынях вызывала у нее отвращение. Она слишком хорошо его знала. Заподозри муж, как плохи ее дела, немедленно повез бы ее в больницу. Именно так он и поступил бы, потому что продолжал цепляться за последнюю надежду.

Но тело говорило ей, что конец близок. Все резервы исчерпаны, и болезнь победила. И ей хотелось всего-навсего умереть дома, на своей подушке, под своим одеялом, слыша рядом дыхание спящего Кеннета. Часто она лежала по ночам без сна, пытаясь запомнить звук его дыхания. Она знала, как неудобно ему спать на раскладушке, но язык не поворачивался сказать ему, чтобы он шел наверх, в спальню. Возможно, это эгоизм, но она слишком любила его, чтобы провести без него те немногие часы, которые ей отмерены.

— Кеннет? — окликнула Лисбет его в третий раз.

Ей уже почти удалось убедить себя, что ей все причудилось, когда она услышала характерный скрип половицы в прихожей.

— Кто здесь? — испуганно спросила она. Огляделась в поисках телефона, который Кеннет обычно клал рядом с ней. Но в последнее время он вставал по утрам таким разбитым, что иногда забывал это сделать. И вот сегодня тоже. — Кто здесь?

Женщина схватилась руками за край кровати и снова попыталась подняться. Почувствовала себя, как герой своего любимого рассказа Кафки «Превращение» — Грегор Замза, который превращается в жука и не может перевернуться, оказавшись на спине, а продолжает лежать в полной беспомощности.

В прихожей послышались шаги. Осторожные, но неумолимо приближающиеся. Лисбет охватила паника. Кто этот неизвестный, не отвечающий на ее оклики? Не Кеннет же решил подшутить над ней? Он никогда не разыгрывал ее, не делал ей неожиданных сюрпризов, а теперь уж точно не время.

Шаги послышались совсем близко. Лисбет не сводила глаз с деревянной двери, которую сама выровняла и покрасила. Теперь казалось, что с тех пор прошло сто лет. Поначалу дверь оставалась неподвижной, и она снова подумала, что мозг сыграл с ней злую шутку, что рак добрался и туда, отняв у нее возможность верно воспринимать реальность.

Но потом дверь начала медленно открываться. Кто-то стоял с другой стороны и давил на нее. Лисбет закричала, зовя на помощь, — так громко, как могла, лишь бы перекричать пугающую тишину. Когда дверь отворилась полностью, она перестала кричать. И человек заговорил. Голос казался знакомым, но все же чужим, и Лисбет прищурилась, чтобы лучше рассмотреть собеседника. Длинные темные волосы заставили ее инстинктивно коснуться своей головы, проверяя, на месте ли желтый платок.

— Кто ты? — прошептала она, но человек приложил пальцы к губам, и она послушно замолкла.

И снова послышался голос. Он звучал совсем близко, почти возле ее лица, и говорил такие вещи, что ей хотелось заткнуть уши руками. Лисбет замотала головой, не желая слушать. Но голос продолжал свое повествование, завораживающее и беспощадное. И что-то в тоне рассказа и резких переходах от одного к другому заставило ее поверить, что все это правда. А вынести эту правду было не в ее силах.

Словно парализованная, слушала женщина страшный рассказ. И чем больше она узнавала, тем слабее становилась ниточка, связывавшая ее с этим миром. Уже давно ее жизнь держалась на одной силе воли и любви, на доверии к тому, кого она любила. Когда у нее все это отняли, ниточка оборвалась. Последнее, что она слышала, был голос. Потом ее сердце не выдержало.

* * *

— Как ты думаешь, когда мы сможем снова поговорить с Сией? — спросил Патрик, вопросительно глядя на коллегу.

— Боюсь, ждать мы не можем, — ответила Паула. — Надеюсь, она поймет, что мы должны вести расследование дальше.

— Ты наверняка права, — сказал Патрик, но голос его звучал не особенно уверенно. Находить золотую середину всегда трудно. Делать свое дело и вторгаться в чужую жизнь, в чужую скорбь или быть сочувствующим человеком, отведя работе второе место? С другой стороны, своими настойчивыми посещениями полицейского отделения Сия уже показала, что для нее важнее.

— Что еще мы можем сделать? — спросила Паула. — Что мы пока не сделали или можем переделать? Что-то мы явно упустили.